Ей было очень одиноко. Последние пятьдесят часов она провела практически в одиночестве, время тянулось медленно. Единственным удовольствием оставалось чтение. В ее компьютере было записано пять книг. Одной из них, конечно, была ее медицинская энциклопедия, но остальные четыре предназначались для отдыха. «Можно не сомневаться, у Ричарда свободный объем памяти заполнен Шекспиром», — думала она, усаживаясь на стену, окружающую Нью-Йорк. Николь поглядела на Цилиндрическое море. Далеко за туманом и облаками она едва могла различить в бинокль Северную чашу, через которую они впервые вошли внутрь Рамы.
В компьютере было два романа ее отца. Николь предпочитала «Королеву всех времен», повествование о юных годах Алиеноры Аквитанской, начинавшееся с отроческих лет, проведенных при дворе герцога в Пуатье. Далее речь шла о ее свадьбе — она вышла замуж за Людовика Капета note 50; потом были крестовый поход в Святую Землю и необычное в те времена обращение к папе Евгению III с просьбой расторгнуть брак. Заканчивалась книга разрывом с Людовиком Капетом и свадьбой с молодым и пылким Генрихом Плантагенетом.
Кроме того, в памяти ее компьютера был записан всеми признанный шедевр Пьера де Жардена, «Я, Ричард Львиное Сердце», внутренний монолог героя, записанный им в дневнике в течение двух зимних недель… в конце XII века. Ричард и его воины, отправившиеся в новый крестовый поход под протекцией норманнского короля Сицилии, стояли в местечке близ Мессины. Там знаменитый король, воин и гомосексуалист, сын Алиеноры Аквитанской и Генриха Плантагенета, в порыве самоанализа описывал основные личные и исторические события собственной жизни.
Николь припомнила долгий разговор с Женевьевой после того, как прошлым летом дочь прочла «Я, Ричард». История заворожила подростка, она удивила Николь весьма умными вопросами. Воспоминания о Женевьеве заставили Николь подумать о том, чем сейчас занята ее девочка в Бовуа. «Значит, тебе сказали, что я пропала, — горевала Николь. — Как там говорят военные — без вести?»
Перед умственным взором Николь вдруг словно предстала дочь, приехавшая из школы на велосипеде. «Есть новости?» — наверное, каждый раз спрашивала Женевьева у деда, переступая порог виллы. Тот лишь отрицательно качал головой.
«Прошло уже две недели с тех пор, как мы виделись в последний раз. Дочка, дорогая, надеешься ли ты еще?» Расстроенная Николь хотела заговорить с Женевьевой, не принимая реальности, словно не зная про миллионы километров, разделявшие их. Она поднялась, чтобы вернуться в Белую комнату, в смятении позабыв, что оттуда тоже нельзя позвонить Женевьеве.
Очнувшись через несколько секунд, Николь удивилась тому, как легко одурачил себя самого ее собственный разум. Покачав головой, она села возле стены, выходившей к Цилиндрическому морю. Тут в раздумье она провела около двух часов. Под конец, когда она собралась уже возвращаться в Белую комнату, мысли ее вернулись к Ричарду Уэйкфилду. «Увы, мой британский друг, — сказала себе Николь, — я открылась перед тобой, как ни перед кем иным, кроме Генри. Значит, таково мое счастье. Есть люди еще менее доверчивые, чем я сама».
Охваченная грустью, Николь спустилась по лестнице на второй уровень, свернула в горизонтальный тоннель. Но едва она вошла в Белую комнату, грусть превратилась в удивление. Вскочивший с невысокого черного кресла Ричард дружески обнял ее за плечи. Он побрился и причесался, даже ногти почистил. На черном столе посреди комнаты стояла аккуратно разрезанная манно-дыня: по куску на черной тарелке перед креслом.
Отодвинув кресло Николь, Ричард пригласил ее сесть. Обойдя вокруг стола, он опустился в собственное кресло. Склонившись вперед, взял обе руки Николь.
— Извини, — проговорил он с усердием, — эти несколько дней я вел себя так скверно, поступал, как свинья. — Ричард продолжал с легкой нерешительностью, на его губах играла напряженная улыбка. — За эти часы я мог бы сказать тебе о многом. Но сейчас все позабыл… помню только, что хотел объяснить тебе, как дороги мне принц Хэл и Фальстаф. Они были для меня самыми близкими друзьями… И мне до» сих пор трудно пережить их смерть. Мое горе безутешно.
Ричард отпил воды.
— Но более всего я жалею, что не сказал тебе, насколько ты великолепна… Умна, привлекательна, остроумна, чувствительна… Словом, я только мог мечтать найти эти качества в одной женщине. Но, невзирая на наше положение, я боялся сказать тебе об этом, наверное, так глубоко укоренился мой страх перед отказом.
В уголках глаз Ричарда показались слезы. Он дрожал. Николь поняла, каких усилий стоила ему откровенность.
— Ты тоже человек исключительный, — проговорила она.
50. НАДЕЖДЫ ВЕЧНЫЕ КЛЮЧИ
Ричард по-прежнему трудился над компьютером Рамы, но теперь он старался не засиживаться подолгу и по возможности подключал к делу Николь. Они гуляли вместе, болтали, как старые друзья. Развлекая Николь, Ричард представлял ей целые сцены из Шекспира. У него была удивительная память. Когда Ричард пытался в лицах изображать любовные сцены из «Ромео и Джульетты» и переходил на фальцет, Николь взрывалась хохотом.
Как-то ночью они больше часа разговаривали об Омэ, о племени сенуфо и о видениях Николь.
— Понимаешь, мне сложно принять физическую реальность всего, о чем ты говорила, — пояснил Ричард причины своего любопытства, — но мне тем не менее чрезвычайно интересно. — Вообще он обнаружил глубокий интерес к символической стороне ее видений. Было ясно, что в этих мистических атрибутах он видит еще одну составную часть ее богатой личности.
Сперва они некоторое время спали в обнимку, потом занялись любовью. Когда это наконец произошло, все случилось неспешно и мягко, удивив обоих непринужденностью и удовлетворением. Несколько ночей спустя, когда, положив голову на грудь Ричарда, Николь покойно колебалась на грани бодрствования и сна, погруженный в глубокую думу Ричард произнес, стряхнув с нее сон:
— Несколько дней назад — тогда мы еще не были так близки — я говорил тебе, что подумывал о самоубийстве. Я побоялся рассказать тебе все. Хочешь?
Николь открыла глаза. Припав к нему, она положила подбородок на грудь Ричарду и ответила «Ага!», а потом потянулась и поцеловала его в глаза, прежде чем он успел открыть рот.
— Ты, наверное, знаешь, что я женился на Саре Тайдингс, когда оба мы были еще очень молоды, — начал он. — Она тоже не была еще знаменита и только первый год работала в Королевском шекспировском театре. В Стратфорде ставили «Ромео и Джульетту», «Как вам это понравится» и «Цимбелина». Сара играла Джульетту и Розалинду — совершенно фантастическим образом. Тогда ей было восемнадцать, она только что окончила школу. Я сразу же полюбил Сару, увидев ее в роли Джульетты. Каждый вечер я посылал ей розы в гримерную, растратил на билеты почти все мои сбережения. Мы дважды пообедали вместе, и я сделал предложение. Она согласилась, должно быть, от удивления, чем из любви. Лето закончилось, и я отправился работать в Кембридж. Мы жили в скромной квартирке, и она ездила в театр — в Лондон. Когда я мог, то сопровождал ее, но через несколько месяцев мои занятия потребовали больше времени.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
