В ночь с 29 на 30 июня Гитлер вылетел в Мюнхен. Он прибыл туда в 4 часа утра. Через некоторое время в составе длинной автоколонны он отправился в Бад Висзее. Вот как вспоминал об этом эпизоде личный шофер Гитлера Эрих Кемпка:
«С плетью в руках он вошел в спальню Рема. За ним следовали два охранника с пистолетами наготове. «Рем, ты арестован», — отрывисто бросил он. Заспанный Рем пробормотал: «Хайль, мой фюрер!» «Ты арестован!» — прорычал Гитлер снова, повернулся и вышел из комнаты».
Некоторое время Гитлер колебался, не принимая решения об окончательной судьбе бывшего соратника. Но в воскресенье, 1 июля ему удалось преодолеть неуверенность, мучившую его накануне. Он взял себя в руки и днем несколько раз подходил к окну рейхсканцелярии, показываясь толпе, которая собралась внизу стараниями Геббельса. После 12 часов дня он устроил прием в саду рейхсканцелярии для боссов фашистской партии и членов правительственного кабинета; на прием были приглашены также их жены и дети.
Гитлер в бодром расположении духа беседовал с гостями, обходил их, пил чай, играл с детьми. Очевидно, в это время он и отдал приказ о ликвидации Рема, который ждал решения своей участи в тюремной камере в Штадельхайме.
Вечером, около 6 часов, в камеру Рема вошли штурмбанфюрер СС Михель Липерт и Теодор Эйке. Они положили перед Ремом свежий номер газеты «Фелькишер беобахтер», в котором сообщалось о мнимом путче и разгроме штурмовых отрядов. Рядом с газетой положили револьвер и сказали Рему, что у него есть 10 минут на размышление. После этого они вышли из камеры.
Прошло 10 минут, но выстрела не было. Тогда они приказали охраннику забрать у Рема револьвер, и, когда он это сделал, Липперт и Эйке ворвались в камеру и застрелили Рема.
РИББЕНТРОП Иоахим Фон (1893–1946) — нацистский военный преступник, министр иностранных дел Германии. Повешен по приговору Международного военного трибунала в Нюрнберге. См. статью «ГЕРИНГ».
РИМСКИЙ-КОРСАКОВ Николай Андреевич (1844–1908) — русский композитор, член «Могучей кучки». Последние годы жизни Римского-Корсакова мучали тяжелые приступы удушья. Врачи рекомендовали больному покой, тишину, свежий деревенский воздух, и в мае 1908 года родные увезли Римского-Корсакова в его имение в Любенске. Казалось, здоровье композитора улучшилось. «Я снова поправился, — писал он в одном из писем, — не только выхожу на балкон, но и в сад… Время хорошее: сирень, акация, яблоня в цвету…»
Но столичные бури настигали Римского-Корсакова и в провинции. Пришло письмо от управляющего императорскими театрами, в котором сообщалось, что опера «Золотой петушок» запрещена цензурой к исполнению — а ней увидели опасные намеки на политическую ситуацию в стране. В ночь на 8 июля над Любенском разразилось гроза. У Римского-Корсакова в который раз начался приступ удушья. Он судорожно хватал воздух ртом, раздирал на груди ночную рубаху… Но воздуха не хватало. Наконец наступила минута, когда тело композитора дернулось в последней судороге и мышцы его обмякли — навсегда. Как раз в это время за окном раздался громовой удар, и теплый летний дождь хлынул на землю.
РИШЕЛЬЕ Арман Жан дю Плесси (1585–1642) — французский государственный деятель, кардинал.
В 1624 г. Ришелье возглавил королевский совет и стал фактическим правителем Франции. Многочисленные заговоры и покушения он умело предупреждал и отражал встречными ударами. Так что Бог дозволил всесильному первому министру умереть в своей постели.
Осенью 1642 г. Ришелье посетил целебные воды в Бурбон-Ланси, ибо здоровье его, подточенное многолетним нервным напряжением, таяло на глазах. Даже будучи больным, кардинал до последнего дня по несколько часов диктовал приказы армиям, дипломатические инструкции, распоряжения губернаторам различных провинций.
28 ноября наступило резкое ухудшение. Врачи ставят еще один диагноз — гнойный плеврит. Кровопускание не дало результата, лишь до предела ослабило больного. Кардинал временами теряет сознание, но, придя в себя, пытается еще работать. В эти дни рядом с ним неотлучно находится, герцогиня д'Эгийон.
2 декабря умирающего навещает Людовик XIII. «Вот мы и прощаемся, — слабым голосом говорит Ришелье. — Покидая Ваше Величество, я утешаю себя тем, что оставляю Ваше королевство на высшей ступени славы и небывалого влияния, в то время как все Ваши враги повержены и унижены. Единственно, о чем я осмеливаюсь просить Ваше Величество за мои труды и мою службу, это продолжать удостаивать Вашим покровительством и Вашим благоволением моих племянников и родных. Я дам им свое благословение лишь при условии, что рни никогда не нарушат своей верности и послушания и будут преданы Вам до конца».
Затем Ришелье… своим единственным преемником называет кардинала Мазарини. «У Вашего Величества есть кардинал Маза-рини, я верю в его способности на службе королю», — говорит министр. Пожалуй, это все, что он хотел сказать королю на прощание.
Людовик XIII обещает выполнить все просьбы умирающего и покидает его…
Оставшись с докторами, Ришелье просит сказать, сколько ему еще осталось. Врачи отвечают уклончиво, и лишь один из них — месье Шико — осмеливается сказать: «Монсеньер, думаю, что в течение 24 часов Вы либо умрете, либо встанете на ноги». «Хорошо сказано», — тихо произнес Ришелье и сосредоточился на чем-то своем.
На следующий день король наносит еще один, последний, визит Ришелье. В течение часа они беседуют с глазу на глаз. Людовик XIII вышел из комнаты умирающего, чем-то очень взволнованный. Правда, кое-кто из свидетелей утверждал, что король был в веселом расположении духа.
У постели кардинала собираются священники, один из которых причащает его.
В ответ на традиционное в таких случаях обращение простить врагам своим Ришелье говорит: «У меня не было других врагов, кроме врагов государства». Присутствующие удивлены четкими, ясными ответами умирающего. Когда с формальностями было покончено, Ришелье сказал с полным спокойствием и уверенностью в своей правоте: «Очень скоро я предстану перед моим Судией. От всего сердца попрошу его судить меня по той мерке — имел ли я иные намерения, кроме блага церкви и государства.
Ранним утром 4 декабря Ришелье принимает последних посетителей — посланцев Анны Австрийской и Гастона Орлеанского, заверяющих кардинала в своих самых лучших чувствах. Появившаяся вслед за ними герцогиня д'Эгийон со слезами на глазах стала рассказывать, что накануне одной монахине-кармелитке было видение, что Его Высокопреосвященство будет спасен рукой Всевышнего. «Полноте, полноте, племянница, все это смешно, надобно верить только Евангелию.» Некоторое время они проводят вдвоем. Где-то около полудня Ришелье просит племянницу оставить его одного. «Помните, — говорит он ей на прощание, — что я любил Вас больше всех на свете. Будет нехорошо, если я умру у Вас на глазах…» Место д'Эгийон занимает отец Леон, дающий умирающему последнее отпущение грехов. «Предаюсь, Господи, в руки твои», — шепчет Ришелье, вздрагивает и затихает. Отец Леон подносит к его рту зажженную свечу, но пламя остается неподвижным. Кардинал мертв.
РОБЕСПЬЕР Максимилиан (1758–1794) — деятель Великой французской революции. Робеспьер, бывший одним из главных вдохновителей революционной политики якобинцев, выступал за террор. Но — поднявший меч от меча и погибнет. Революция, пожирающая своих детей, не пренебрегла и Робеспьером. Когда в июле 1793 г. Робеспьер вошел в состав Комитета общественного спасения и стал его фактическим руководителем, никто не мог предполагать, что через год в результате термидорианского переворота он будет схвачен и казнен без суда.
Робеспьер арестовали 27 июля 1794 г. в здании Ратуши. При аресте жандарм Мерда выстрелом пистолета раздробил ему челюсть. Окровавленного и потерявшего сознание, его перенесли на руках в здание Конвента и положили на стол в одной из комнат Комитета общественной безопасности. Под голову Неподкупному (как его называли) сунули деревянный ящик с кусками заплесневелого хлеба.
То и дело в комнату заходили разные люди — в основном, политические противники Робеспьера, чтобы полюбоваться на поверженного врага. Его о чем-то спрашивали, отпускали шутки, но Неподкупный молчал.
Кто-то из присутствующих крикнул зевакам, окружившим стол:
— Отойдите в сторону. Пусть они посмотрят, как их король спит на столе, словно простой смертный.
Ночь прошла в полубреду.
Наступило 28 июля 1794 г, В шесть утра в комнату вошел Эли Лакост вместе с хирургом. Он приказал врачу как следует перевязать рану Робеспьера. Но это было нужно не для лечения, а чтобы Неподкупного можно было казнить в «приличном виде». Хирург уже заканчивал накладывать на голову Робеспьера повязку, когда кто-то из присутствующих отпустил очередную «остроту»:
