class="p1">— А вот Заболоцкий, стал бы Заболоцкий писать для них? А?
— Писать, может, и не стал. А вот представь себе, сидит Заболоцкий на чужой даче, картошку сажает, потому что только на свою картошку можно надеяться в этой жизни, и вот подруливает к нему Утёсов и говорит…
— Утёсов, значит.
— Неважно, хоть Козин. И говорит: братан, дай я песню твою спою. И деньгами ему в нос тычет. Лагерное братство, то-сё. Я бы согласился, чё.
— Вот ты и не Заболоцкий, хотя, может, и согласился бы.
В доме что-то снова заскрипело.
Мы подождали ещё немного, но никто больше не появился.
Поэзия живёт дольше прочих искусств, вот что. Поэзия и есть искусство.
— Ты, Ваня, дистинкции не видишь.
— «Дистинкции не видишь» — это «рамсы попутал», — объяснил Ваня работяге, но он, кажется, не понял и занервничал.
Рабочий человек явно чувствовал себя не в своей тарелке. Он засобирался — сборы заключались в том, что он незаметно (как он сам думал) стащил со стола наш хлеб и спрятал куда-то в складки своей рубахи.
— Да ладно вам, дорогой товарищ. Возьмите пакетик, — сказал добрый Ваня.
Рабочий ушёл, несколько раз споткнувшись о холмики вынутой из траншеи земли.
Ваня посмотрел ему вслед:
— Надеюсь, он доберётся до дома без проблем. Весь в пролежнях, и выглядит так, будто проспал лет сто. Надеюсь, ты не будешь говорить о преимуществах простого труда над поэзией.
Дом плыл в лучах восходящего солнца, которое пробивалось через листву живого навеса. Он дышал и поскрипывал, как парусный корабль, который только что снялся с якоря и покидает стоянку.
— Ах, друг мой, — сказал Ваня грустно, — квартира не может быть настоящим домом, наши бетонные пеналы взаимозаменяемы — посели в них поэта, он начнёт писать корпоративные гимны и рекламные слоганы. В квартире не бывает настоящего подвала, подполья, где можно прятаться от ареста. Где спрячешься от ареста? Нигде. Всё пропадёт и исчезнет, и дворники неясной восточной национальности вынесут прочь его книги. И ещё вынесут его дряхлый компьютер, на который никто не позарится. Я как-то видел веер дискет около мусорного бака — никто из проходивших школьников и не знал, что это лежит. Наверняка не подозревали, что это можно засунуть в компьютер. А, может, там был гениальный роман.
Дом должен быть крепок, как шхуна, там должны быть гарпун, багры и винтовки. В нём должно пахнуть морем и странствиями.
— Ваня, дорогой Ваня, теперь существует целая индустрия по производству коттеджей со старинными фотографиями. Там лучшие ароматизаторы с запахом моря работают в автоматическом режиме — там всё уже есть.
— С поэзией сложнее. Поэзию сложно имитировать.
— Имитировать можно всё.
— Поэты живут вечно, как это сымитируешь? Никак. Поэты не покидают свои дома, вот в чём дело. Поэты по ночам двигают книги в своих библиотеках, скрипят половицами, звенят бокалами в буфете. Вот купит человек коттедж — и кто будет ему скрипеть половицами? Да никто. И гонимых там не спрячешь — разве что подельника, хотя боюсь, подельника хозяин просто прикопает под клумбой.
Стало припекать, хотя было ещё утро.
Нужно было идти, пока не пришли сотрудники.
Впрочем, и они тут были гости, как и мы.
Хозяин был где-то неподалёку, и, обернувшись напоследок, я бросил взгляд в окошко на верхнем этаже. Но Ваня, тащивший опустевшую бутыль, пихнул меня в спину: «Давай, мол, не задерживай, спать пора».
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
18 мая 2017
История про то, что два раза не вставать (2017-05-23)
А вот кому про книгообмен?
(ссылка, как всегда, в конце)
…другие посетители готовы поменяться — скажем, «Дом, в котором…» на «Атлант расправляет плечи» (объявление подлинное). Это настоящий книгообмен, мало имеющий общего с Bookcrossing. Тот-то больше похож на занятие, которым занимаются наши сограждане, отправившие посылку, на почтовых сайтах: «Прошло таможню, доставлено в почтовое отделение, вернулось на таможню». Возникли специальные полки для книгообмена — в больницах и книжных магазинах, пансионатах и библиотеках. Это всё совершенно прекрасно, но я-то помню старинный книгообмен — на толкучках, где царил волчий закон, и в магазинах, где стояли полки (иногда с висячим замочком). На каждой был номер, и по нему можно было найти карточку с пожеланиями владельца.
Пожелания были обычно такие, что заставляли вздохнуть и отойти. Но это только так казалось — книги на обменных полках всё же менялись, если пожелания не были чересчур завышенными. Там было много разных правил — в народе книгу иногда меняли не на другую, а на два билета в модный театр или пропуск на кинофестиваль. Меняли иногда не только книгу, но и право на книгу — документ на выкуп «подписного» собрания сочинений или талон с причудливым шрифтом. На фоне водяных знаков этим шрифтом было написано «Созглаввторресурсы. Абонемент №… на получение книги (и тут стояли разные названия, не вполне очевидные для современного уха)». Справа на абонементе было место для приклеивания марок «5 кг.», «3 кг.» и т. д. — за исключением первого квадратика, сообщавшего, что за сам бланк уже сдано десять килограммов.
http://rara-rara.ru/menu-texts/knigoobmen
Извините, если кого обидел.
23 мая 2017
Экзамен по русскому (День славянской письменности. 24 мая) (2017-05-24)
Поезд пересёк границу города, и за окном мелькнули огромные фортификационные сооружения, оставшиеся ещё с давних водяных войн во время Эпидемии.
Мальчик прилип к окну, наблюдая за горящими на солнце куполами и белыми свечами колоколен. Купола двигались медленно, поезд втягивался под мерцающую огнями даже в дневном свете надпись «Добро пожаловать! Привет репатриантам!»
Мальчику даже захотелось заплакать, когда в поезде вдруг заиграл встречный марш, и все купе наполнились ликующими звуками. Он оглянулся на родителей — отец был торжественен и строг. Мать не плакала, лишь глаза её были красными. Видно было, что для неё, русской по крови, это была не просто репатриация, а возвращение.
Они прошли санитарный контроль и получили из рук пограничника временные разрешения на проживание. До этого у мальчика никогда не было документов — этот кружок с микрочипом был первым (не считая прошения о сдаче экзаменов с трёхмерной фотографией, на которой он вышел жалким и затравленным зверьком).
Их поселили в просторном общежитии, где семья потратила немало времени, чтобы разобраться с хитроумной сантехникой. Родители притихли: казалось,
