своим подарков.
Нецис посмотрел на него долгим, ничего не выражающим взглядом.
Двое воинов Хукуфаджаа вновь протиснулись меж сидящими и с гордым видом поставили перед путниками широкую чашу, залитую густой сурвой. Из пряного месива выступали куски разваренного мяса.
— Эти люди норовят накормить всякой дрянью, — покачал головой «изумрудник». — Но я заставил их найти хорошую еду. Мы попробовали уже — это лучшее мясо, мясо бронированного зверя с севера.
Речник, протянувший было руку за самым большим куском, замер и внимательно посмотрел на йонгелов. В чашу влезла когтистая лапа Алсага, а следом Нецис выловил пару кусков и причмокнул, распробовав.
— Что это за зверь? — спросил Фрисс. — Анкехьо?
— Это другой зверь, маленький, — растерянно ответил «изумрудник». — Их привозят северяне с пёстрыми лицами. Они очень вкусные. Лучше даже, чем детёныши куманов.
— Зверь с двумя хвостами? — спросил Речник, медленно убирая руку за спину. Нецис посмотрел на него укоризненно.
— Никто не ест хвосты, — нахмурился Всадник. — Вы, Ти-Нау, не едите таких зверей? Мы не хотели обидеть тебя…
— Ничего, — пробормотал Фрисс, разрывая лепёшку и зачёрпывая со дна сурву. — Вы сами не голодны?
В дверях хрипло взревел рог. «Изумрудник» вздрогнул, кивнул на прощание странникам и пошёл к двери. Ламотса огляделась и протиснулась к компании стражников. Нецис облегчённо вздохнул и положил в рот последний кусок мяса.
— Ксарна, есть что-то, что ты не сможешь сожрать?! — Речника передёрнуло.
— Я голоден, Гвиса. Не злись на меня, — спокойно отозвался колдун. — Кстати, не так просто найти здесь, в приграничье, молодую Двухвостку. Их раскупают раньше, ещё в междуречье. Легче, и правда, купить кусок демонятины.
Речник затравленно оглянулся и прикрыл Алсага собой.
— Каких демонов тут едят? — тихо спросил он. — А людей тут считают едой?
Ему очень хотелось выйти во двор и проверить, на месте ли Флона. Если уж йонгелы детёнышей едят, то такую гору мяса не пропустят…
— Йонгелы — нет, — покачал головой Некромант. — Ни людей, ни хесков. Йонгелы упрекают норси в дикости за их всеядность. Но норси вовсе не всеядны… я не слышал, чтобы они съели разумное существо. По их обычаям…
Земля глухо дрогнула, чаша с вином качнулась, едва не расплескав содержимое. Все разом замолчали, встревоженно озираясь. За дверью зарокотал барабан, и все стражники молча встали, похватали оружие и выбежали, едва не затоптав тех, кто не успел увернуться. Фрисс потянулся за мечом, Нецис отстранился от прохода, пряча руки в рукава, Алсаг навострил уши.
— Хаэ-эй, с дороги! — закричали во дворе, и трое стражников ввалились в дверь, едва не обрушив тонкую кирпичную стену. За ними шли ещё четверо, горделиво оглядывая жителей. Те, кто шёл первыми, тащили пленника, связанного по рукам и ногам.
— Хаэ-эй! Мы поймали уачедзи! — крикнул стражник, подбоченясь. — Где хорошая уланзи, где мясо, где сурва?! Уачедзи, богомерзкий поджигатель, пойман живым! Мы отведём его к властителю — и мы получим награду! Неси хорошую еду для нас, неси полные чаши! Нас семеро, я — Анкома ца Аталиша, я — тот, кто будет награждён!
Он сорвал с головы пленника мешок и приподнял связанного за шиворот, показывая всем его лицо.
Как будто это был обычный йонгел, даже без жёлтого света в глазницах… но Фриссу мерещилось, будто его кожа слабо, едва заметно светится золотом. Слишком хорошо он был виден… иногда, а иногда — на секунду — словно таял в тумане. Его прислонили к кирпичной стене, убрав подальше циновки. Чуть поодаль тлела жаровня — время от времени служители высыпали на неё щепоть опилок, но давно уже никто не подходил к ней. Едва рядом оказался пленник, пламя в ней взметнулось чуть ли не к потолку — и служители с испуганными криками потушили её вовсе. Уачедзи молча следил за ними. У него были яркие глаза — светло-зелёные, как весенняя трава.
— Всё уважение Анкоме ца Аталиша! — воскликнул служитель, разливающий вино. Стражники расхватали наполненные чаши и расселись на циновках. Фрисс и оглянуться не успел, как жители со всего зала собрались вокруг пришельцев — и протиснуться к ним стало невозможно.
— О боги, — еле слышно пробормотал Нецис. — Теперь уже я хочу позвать на подмогу воинов Изумруда. Упустят они и этого поджигателя…
Речник слушал его вполуха, разглядывая связанного пленника. Едва ли ему удобно было сидеть так — затылком к холодному кирпичу, со скрученными за спиной руками. На его лице запеклась кровь — обычная, человечья, не кипящая и не превращающаяся в пар.
— Боги мои, — нахмурился он. — Не знаю я местных дел, но на уачедзи он и близко не похож.
С улицы пахло разогретыми листьями Арлакса и дымом очагов — полдень вступил в свои права и загнал всех под крышу. Все завесы на окнах были плотно задёрнуты, но свет всё равно просачивался сквозь узкие щели в циновках. Уачедзи не смотрел на солнечные узоры на полу, его голова была опущена, и жёлтый свет не пробивался из-под ресниц. Фрисс мигнул — ему показалось, что кожа пленника странно светлеет, будто чёрная краска стекает с неё. Видение пропало. Речник подобрал с циновки полупустую чашу и подошёл к стене. Стражникам было не до него — они гомонили на весь дом, и жители, столпившиеся вокруг, поддерживали их воплями.
Фрисс наклонился над связанным. Похоже, стражники не зря не боялись, что он сбежит, — руки и ноги его были скручены так жестоко, что ему впору было кричать от боли, ремни врезались в кожу чуть не до крови. Он на миг поднял взгляд на Речника и тут же опустил.
— Очень и очень неприятно, — услышал Фрисс тихий шёпот. — Худшее из недоразумений. И я опасаюсь, что тихо не получится. Очень плохо, очень…
— Хаэй! — тихонько окликнул его Речник. — Ты хочешь пить?
Пленник вздрогнул, внимательно посмотрел на Фрисса и едва заметно кивнул. Тот сел рядом и поднёс чашу к губам «уачедзи». Всё-таки ему не показалось… кожа у связанного была слишком светлой, скорее золотисто-смуглой, чем чёрной, а скуластое лицо — слишком длинным, заострённым, совсем не похожим на округлые лица йонгелов.
— Ты не уачедзи, — прошептал Фрисс, глядя ему в глаза. — Их я издалека узнаю. Но сейчас тут тревожно, стражники не настроены разбираться. Тебя отведут к правителю, и всё разрешится. Подожди, я немного ослаблю путы, пока ты без рук не остался.
Он дотянулся до связанных запястий пленника, потянул на себя ремни — и прикусил язык, чтобы не охнуть на всю комнату. Ремешки распадались на части — плотная кожа прогорела насквозь, превратилась в слежавшийся уголь, но руки под ней остались едва тёплыми. Пленник не шевелился, только
