изо всех сил.
В самолет не пустят без билета. На автобусе можно уехать только в один из ближних поселков, но это все равно, что остаться в О.: там полно папиных знакомых, и все они будут спрашивать, что случилось. Разве что уехать в порт на дальнем от О. побережье и попытаться пролезть на корабль, идущий на материк.
Или уйти в сопки и жить там. Как Голодный Мальчик. Жаль только, что Ольга с Филькой не захотят к ней ходить: наверняка подумают, что она теперь такая же. Но она найдет другое озеро. Скоро созреют ягоды, а потом появятся грибы и шишки. Надо есть ягель, чтобы не было цинги. Еще можно ловить бурундуков; правда, придется их убивать, чтобы съесть. Яна представляет теплую шерстку, горячее, вертлявое, невыносимо хрупкое тельце, истошный писк, когда ее пальцы лягут на тонкую пушистую шею, и содрогается от ужаса и отвращения. Трясет ладонями, пытаясь избавиться от мерзкого, обессиливающего ощущения в руках. Можно обойтись без мяса. И надо построить шалаш, чтобы было где жить зимой… Набрать спичек в темнушке, чтобы разводить костер. Стащить будильник, чтобы не просыпать, когда начнется школа. Яна пытается решить, брать ли скрипку, и мысли начинают буксовать.
Мандариновая полоска света исчезает, загороженная тенью, а потом вдруг растворяется во взрыве – дребезг стекла, ослепительное сияние люстры.
– Ты думаешь, я шучу? – говорит теть Света. – Я, по-твоему, в воздух распинаюсь, можно пропускать мимо ушей?
Яна уворачивается, прячет голову между коленями и задранным локтем, и пальцы теть Светы смыкаются на воротнике халата. Она тащит Яну в маленькую комнату и пихает через порог. Яна летит, выставив руки; под ноги попадается что-то мягкое, чего посреди комнаты быть не должно, обхватывает лодыжки, и Яна приземляется прямо на раскрытый чемодан в клеточку.
– Все свое барахло выгребай, – говорит теть Света, – чтобы духу твоего здесь не было.
– Кхы-кхы, – громко говорит за спиной папа, и теть Света, резко развернувшись, уходит.
– И подумай заодно над своим поведением, – говорит папа и выходит, прикрыв дверь.
Яна выкарабкивается из чемодана и лезет в шкаф.
Спустя час она сидит над кучей, наваленной на чемодан. Коричневые гамаши свешиваются на пол, как собачий язык. Перепутанные колготки в рубчик, ненавистные, вечно сползающие, похожи на бледных червей, и, чтобы убрать их с глаз долой, Яна сдвигает школьный фартук, который она складывала так аккуратно и который уже превратился в причудливо смятую тряпку. Яну ругают за то, что она ходит в одном и том же, но вещей – целая куча. Одна только юбка, приличный свитер и блузка, чтобы ходить в музыкалку, занимают почти все место. Спортивные штаны, целых две кофты, футболки… И как-то запихнуть ноты и записную книжку. И особенные нитки, спохватывается Яна. Пробраться ночью на кухню и забрать нитки для Посланий.
Подумав, она выкладывает белый фартук и парадную блузку для концертов. Еще надо будет залезть в темнушку. В рыбацком ящике есть соль, крючки, и леска, и складной нож. Папа хватится только зимой.
Дверь в комнату распахивается, и Яна вжимает голову в плечи.
– Иди спать, – говорит теть Света. – Завтра закончишь.
Папа, обмякший и сутулый, совсем не похожий на себя, глубоко затянулся и выпустил сизый клуб дыма. Ольга закашлялась и помахала перед собой рукой.
– Ну? – зло спросила она.
– Он болен, – угрюмо ответил папа. – Он не виноват… – Ольга нетерпеливо шевельнулась, и он поморщился. – Я сейчас позвоню, не кричите. Вы правы, это должен сделать я. Только дайте несколько минут… переварить.
– Переваривайте, – пожала плечами Ольга, блуждая взглядом по кухне. – Только недолго, у меня дочка одна дома сидит…
Глядя на отца, Яна тоже схватилась за сигареты. Порез на бедре, залепленный пропитанным зеленкой пластырем, страшно щипало. Распоротые джинсы, кое-как замытые от крови, свисали с холодной батареи, и с них капало. Вместо них Яна влезла в кирпично-красные брюки, которые папа извлек с антресолей, бормоча: «Вот, на вырост тебе брал… Там другие были, как раз тебе по размеру, но эти наряднее… Думал, дорастешь – обрадую, модные такие штаны… Давай, примерь». Пояс доходил Яне до подмышек; ниже штаны вздувались и торчали, как кривая картонная коробка, но что хуже всего – они кололись. Нагнувшись, Яна поскребла ногтями голени, оставляя на ткани темные полоски. С тоской подумала о запасных джинсах, лежащих в гостиничном номере. Одно хорошо: если пластырь не поможет, кровь не будет бросаться в глаза.
Дядь Юра остался в коридоре – привязанный к стулу веревкой, которую Ольга кое-как нашла в темнушке. Было слышно, как он тихо всхлипывает – несчастный старик, избитый молодыми здоровыми бабами, преданный единственным другом, лишенный естественного, неотъемлемого права на движение.
Яне приходилось напоминать себе, почему дядь Юру связали, – но эти простые мысли, эти железные доводы ускользали, не желая держаться в фокусе внимания, и их место занимал стыд. Напали на взрослого… на пожилого человека…
Яна зажала сигарету в зубах, с размаху взъерошила волосы. Пробормотала под нос:
– Бред какой-то… – Она нервным щелчком сбила с сигареты пепел, рассыпая его по столу. Подняла глаза. – Пап, хватит тянуть, а то мы уже сами как уголовники…
Папа медленно кивнул и потянулся к телефону. Руки у него тряслись.
– Кто-нибудь знает, как вызвать милицию с мобильника? – жалобно спросил он, и Яна растерянно посмотрела на Ольгу. Та открыла было рот, но папа вдруг решительно затолкал сигарету в пепельницу. – Нет. Я так не могу, – сказал он. Ольга гневно раздула ноздри, и он торопливо выставил ладонь: – Да погоди ты…
Неловким, негнущимся пальцем он потыкал в экран. Послышались длинные гудки вызова. Чуть настороженный мужской голос.
– Привет, Шерлок, – с натужной вальяжностью сказал папа. – …А что, Пионером больше нравится? Ладно, извини… Помнишь, ты все маньяка мечтал поймать на пару с той журналисточкой? Еще интересно? Ну так приезжай, забирай… Да вот так! – Послушав еще секунду, он нажал на отбой, отложил телефон и принялся брезгливо тереть руку о штанину. – Скоро приедет, – сказал он. – С него все началось, с озера этого дурацкого. – Ольга побледнела и сделалась прямой как палка. – Сам пусть и расхлебывает…
Яна кивнула. С него все началось… Она вдруг вспомнила, что с того вечера, когда она впервые услышала про Коги, начались не только убийства, и поняла, что все еще совсем не закончено. У дядь Юры не было собственной истории. Он сам был частью истории Голодного Мальчика. Он был поглощен им задолго до того, как попал на Коги во второй и последний раз…
Яна, не моргая, смотрела на изуродованные временем и людьми, но все
