— Давай начнем по порядку, — устало пробормотала Фрэнки, отодвигаясь от изумленной девушки. — Я начну издалека, чтобы тебе было как можно понятнее. Но сразу предупреждаю, что впервые рассказываю эту историю хоть одной живой душе. Да если честно, я и сама не знаю, что из моих слов будет правдой, а что выдумкой, созданной моим подсознанием только ради облегчения боли.
Она сделала несколько героических выдохов, попеременно вдыхая полной грудью приятный запах спальни, пропитанный ароматами чего-то поистине настоящего. Любви — так ей показалось, потому что только это чувство может принести за собой в любое помещение шлейф из бесконечной гаммы чувств: нежности, страсти, обожания и какого-то подобострастного влечения… Объяснить было трудно, а вот ощутить на себе — безумно легко. Выходит, у нее появился еще один повод от всей души позавидовать другу и его человеческой девушке. И пусть эта зависть заставляет ее чувствовать себя неловко, но приятно быть негласным участником настолько…
— Я родилась в очень богатой семье, — тихо начала итальянка, откидывая в сторону ненужные размышления. — У нас было не только много денег, славы, уважения и почета тоже хватало — мне, во всяком случае. Родители решили дать мне все, видимо, считая вечную жизнь недостаточным условием для безбедной жизни. Я уже не помню, были ли они королями или же просто состояли при дворе, да это уже и не важно. Больше двух сотен лет они грезили о ребенке, жаждая получить наследника, который станет достойной заменой их самих. Дело в том, что у бессмертных с этим очень большие проблемы. Невозможно просто захотеть и точка. Не знаю, смогу ли объяснить, просто прими на веру тот факт, что забеременеть вампиру практически невозможно. Поэтому их так мало — ламий. Они живут общинами, закрываясь от всего прочего мира, предпочитают занимать самые значимые должности, подчеркивают свое знатное происхождение… В общем, пальцы веером, сопли пузырями. Ничего примечательного, одни сплошные закидоны. Так вот… Моя мать просто летала на крыльях счастья, старательно заваливая меня тоннами довольно своеобразной любви. Для маленькой Франчески делалось все: вместо материнского молока ее поили свежей кровью, как впоследствии мне предстояло узнать, это была кровь маленьких детей; ее окружало бесчисленное множество нянек, в основе своей обычных женщин, которым предстояло стать завтраком-обедом-ужином у шаловливого малыша; в дом вереницей текла бесконечная очередь бессмертных родительских знакомых, которые шастали к ним полюбоваться на очаровашку Франческу, каждый нес под мышкой сладкий сувенир — ребенок какой-нибудь зазевавшейся мамаши. И так продолжалось очень долго. Года в три меня стали становить на табуреточку, заставляли улыбаться этим мерзким кровососам, показывать ямочки, прятавшиеся в безобразно откормленных румяных щеках. И никто из них ни разу в жизни не подумал о том, что перед ними стоит монстр, который с младых ногтей занимался убийством детей. Нет, все притворно ахали и охали, восхищаясь моей красотой. Я действительно была удивительно милой даже для вампира. Как любил говорить Остин, во мне был свет, много света. Яркого, ослепительного, притягивающего к себе точно магнит железо. Я оказалась из того разряда созданий Ночи, которые несли в себе День. Возможно, мне пришлось бы и дальше влачить жалкое существование пиявки, устроившейся под надежными крыльями родителей, если бы не тот день. Знаешь, ламии очень похожи на обычных людей. В поведенческой манере, я имею в виду. Лет в четырнадцать мы крупно повздорили с отцом после его возращения с очередной охоты. Он часто уезжал куда-нибудь за пределы города, чтобы привезти как можно большее количество "пищи", которой не было еще и семи лет от роду. Моим маме с папой всегда казалось, что пить более взрослую кровь — это просто неуважение к своей аристократической сущности. Ну да, когда в жилах течет голубая кровь, отчего не побаловать себя вкусненьким? Я представить себе не могу, что бы услышала от них в ответ, предложи им диету Стефана… В общем, мой красавец-папаша прибыл назад домой с отличным "уловом" — пятеро совершенно бесподобных розовощеких малышей, которым от силы было года по три. Одного из них он привез лично для меня. И ты знаешь, мне и на секунду не пришла в голову мысль о том, что это все чудовищно, напротив! Я чуть было тут же не впилась ему в горло, потакая своему капризному телу. Мне хотелось рвать эту приятно пахнущую кожу, испуская при этом совершенно звериный рык. Хотелось как следует вцепиться в него зубами, чтобы вязкая и безумно ароматная кровь заполонила все горло, а удивительно короткая жизнь вливалась в меня подобно бурной горной реке. Я крепко обхватила мальчишку ладонями, прижала к груди и выбежала в сад, чтобы никто не мог нарушить мое наслаждение от трапезы. И неожиданно парнишка проснулся. Он обхватил мою шею ладонями и жалобно заплакал, испуганный всем происходящим. Слова давались ему с огромным трудом, но он все-таки сумел выдавить из себя тихое: "Мамочка, пожалуйста". Может, я никогда не была по-настоящему тем монстром, каким хотели видеть меня родители, а может во мне проснулось что-то человеческое, но я не убила того ребенка. Ночью, без труда обведя вокруг пальца двух безгранично доверяющих мне вампиров, я сумела вернуть его обратно к семье и вернулась обратно только ради чудовищного скандала. Несколько часов я посыпала головы ополоумевших от гнева родителей проклятьями, обвиняя их в совершенных убийствах. Не знаю, что на меня нашло в тот момент, но я четко решила для себя — кровь невинных детей исключена из моего рациона. Помню, отец безумно разозлился на меня, а мать только тихо плакала, умоляя "доченьку" опомниться. К утру мне пришлось уйти из дома, потому что наш авторитарный папаша довольно четко дал понять: видеть в своей семье подобное отродье он не собирается. И я была даже рада покинуть этого проклятое место, во мне сломалось все то, что четырнадцать лет неразрывно связывало меня с ним. Радостно вычеркнула из жизни стерву-мать, имеющую две темы для разговора: малютка Франческа, отрада и гордость родителей, жадно попивающая немыслимое количество крови (хороший аппетит считался у нее признаком отличного вкуса и неоспоримой причиной для принадлежности к знатному роду), да еще превращенные вампиры, которых давно бы следовало истребить всех до единого. Смешно сказать, но именно моим предкам довелось внести посильный вклад в костры инквизиции. В те времена люди с трудом могли отличить человека от демона, что уж говорить о поиске настоящего вампира, ведьмы, оборотня и прочей нечисти. Чаще всего в кострах погибали неугодные тем или иным представителям власти крестьяне. Допустим, хотел феодал N обзавестись более крупным поместьем — накропал жалобную бумажку куда следует и пользуйся на здоровье чужой земелькой. Вот так обстояли дела в большинстве случаев, но мои достопочтенные родственники решили принять посильное участие в сожжении превращенных, поэтому старательно пробивались в ряды инквизиторов. Скольких невинных вампиров, практически не убивающих ради крови, они отправили в Ад, я даже боюсь представить. Счет идет на тысячи, а не на сотни. Только оборотни были у них в чести, потому как согласились прислуживать, мерзкие блохастые шавки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
