– Подождите… вы стратег корабля-библиотеки, я ничего не перепутал?
– Нет, не перепутали. Я забыл спросить о главном: вы готовы плыть с нами? Дам вам каюту с иллюминатором, будем кормить-поить, даже немножко платить. Увидите весь мир – не сразу, конечно…
– Можно я подумаю? – только и мог ответить я.
– Разумеется, подумайте. Леон, вы ведь учились на морского биолога, неужели никогда не вспоминаете море?
Это было просто нечестно. Конечно, я вспоминал.
Тарахтящий дизель, низкие облака и стальные волны, печальный берег с корявыми соснами, валуны, густо обросшие бурыми водорослями до самой верхней линии прилива, как по линейке проведенной. Холодный запах йода и рыбы. Ледяную серую кашу, вываленную на палубу из трала, и стынущие пальцы, когда выбираешь из нее морскую живность. Банки с пробами, становящиеся одна за другой в деревянный ящик с грубыми проволочными ручками.
Или черное южное небо, плеск волны далеко внизу, ровный гул лебедки, батометры, выплывающие из глубины, мерцающие каплями в качающемся свете прожектора. Белые кафельные столы в лаборатории, чугунные разлапистые штативы, скрип переборок, плавно наклоняющийся то туда, то обратно пол. Капли из бюретки, вот последняя, раствор разом меняет цвет, очередная запись в журнале, колба ставится в гнездо. Последняя сигарета на палубе, окурок летит, рассыпая искры, и мгновенно гаснет в черноте внизу. Подвесная койка в кубрике, ты засыпаешь, двигатель ровно вибрирует – ночной переход до следующей станции.
Я тряхнул головой. Ладно, все это было и ушло, работы для морских биологов нет и не будет ни в какой стране, ни для кого, кроме самых везучих. Но почему же я поселился в городе у океана, самом бестолковом и неустроенном в Америке? И почему, когда ветер заходит с запада и приносит запах водорослей, я никак не могу вернуться на работу и сижу в скверике, курю одну сигарету за другой?
Роберто молчал, поглядывая на меня, и я наконец глубоко вздохнул и положил обе ладони на стол перед собой.
– Когда выходим?
* * *
Через неделю я в последний раз оглядел опустевшую гостиную, поколебавшись, поднял с пола рваный листок с телефонными номерами, смял и сунул в карман. Книги отправлены на корабль, мебель продана за бесценок или роздана друзьям, электронная почта разнесла по всему миру сообщение: «Не ищите», а больше меня здесь ничего не держит. Лу я оставил пару слов на автоответчике вчера вечером – собственно, можно было этого и не делать, вряд ли она будет волноваться.
Такси стояло внизу – свою машину я оставил Чаню, и ключи отдал уже вчера. Я перекинул сумку через плечо и захлопнул за собой дверь.
Мы ехали знакомой дорогой на Сорок пятый пирс, что напротив Алькатраса. Корабль-библиотека стоял в самом конце, за огромным сухогрузом, и казался по контрасту небольшим. Но когда я третьего дня впервые поднялся на палубу, я оценил его размеры. В каждый из четырех библиотечных залов мог бы въехать вагон метро, а ведь еще были грузовые трюмы, машинное отделение, каюты экипажа, читальные залы, кают-компания, штурманская рубка. Я долго бродил, наслаждаясь знакомым запахом машинного масла, корабельной краски, особой отдачей шершавых металлических ступеней под ногами, гулом в переборках. Только вместо лабораторий с закрепленными бутылями, колбами и штативами на этом корабле главным была библиотека.
Я расплатился с таксистом и не спеша побрел вдоль пирса, обходя лужи с подозрительными разводами. Видимо, я сильно задумался, потому что услышал «доброе утро», уже почти натолкнувшись на Джошуа. Он прогуливался, разминал ноги, – привычка старого мореплавателя использовать любую возможность пройтись по твердой земле, пусть даже такой неприглядной, как грузовой порт нашего города.
– Не ждал тебя так рано, Леон. Пойдем, провожу в твою каюту, все уже почти готово, а белье получишь попозже, ничего? – Он виновато улыбнулся и попытался забрать у меня сумку, но без успеха. Вздохнув, Джошуа повернулся и первым взошел по низкому трапу на борт.
Каюта моя была по правому борту, как раз под зеленым бортовым огнем, так что ночью освещение обещало быть слегка жутковатым, но мне это как раз нравилось. Койка была вполне широкая, то, что когда-то называлось «полуторная», с отполированным темным бортиком. Письменный стол, маленький, на одного, электрический чайник, настольная лампа и стакан для карандашей, все тщательно прикреплено к стене. Вход в душевую кабинку за темной панелью. Узкий шкаф, тоже в стене. Иллюминатор, круглый, с толстым, чуть неровным стеклом и тугой защелкой. Плафон в потолке. Вот и все. Теперь это мой дом – не знаю, надолго ли, но я собирался обживать его всерьез.
Деликатно тренькнул телефон, старомодный аппарат на стене – я даже не заметил его сразу.
– Леон, это Александр. Все еще спят, а я тут в кают-компании, варю кофе, хочешь присоединиться?
Я немножко поплутал, пока нашел вход в кают-компанию, переступил высокий порожек и не сразу увидел Александра – он стоял в дальнем углу, у плиты, сосредоточенно глядя на джезву. Наконец он выключил газ и повернулся ко мне.
– Ну, здравствуй. – Он обратился по-русски. Я с самого начала подозревал, что он мой соотечественник, и слегка опасался, что мы не поладим, но рукопожатие получилось крепкое и искреннее.
Мир оказался, однако, гораздо теснее, чем я предполагал. Александр был не просто из моего города – это-то нетрудно, если вспомнить, сколько там народу. Он заканчивал тот же университет, тот же факультет и ту же кафедру морской биологии, только на семь лет раньше меня. Мы оба были слегка ошеломлены.
Когда в кают-компанию через полчаса зашла Анна, худая, рыжая и не вполне проснувшаяся, я как раз заканчивал рассказ про нашу станцию на Белом море, а Александр ревниво выспрашивал про все перестройки, про новые корабли и про своих однокурсников – двое были в мое время уже серьезными сотрудниками, один занимался систематикой, знал всех моллюсков в лицо и вел у нас морскую практику, к другому я зимой ходил на семинар по математическим моделям. Собственно, с этого и началось мое неуклонное скольжение в математику, объяснил я Александру.
Сам он довольно неохотно говорил о прошедших годах, зато очень оживился, когда Анна принесла с камбуза яичницу с беконом, и мы, усердно жуя, принялись обсуждать нашу новую работу.
* * *
Александр начал издалека. История корабля, как ни странно, была документирована очень плохо. Бортовые журналы хранились в капитанской каюте, но только за последние двадцать пять лет, вместе с сертификатами от лондонского «Ллойда». Ничто в этих бумагах не указывало ни на точный год или место постройки, ни на первого кораблевладельца. Не было также понятно, с каких именно пор корабль служит библиотекой, – во всяком случае, уже в самом первом журнале сообщалось, кратко, но исчерпывающе, что корабль выполняет гуманитарную и культурную миссию, возложенную на него советом попечителей. Суть миссии давно была утрачена, однако совет никогда не требовал отчетов и ограничивался формальным утверждением капитана и стратега, а эти двое имели полную свободу в наборе моряков и сотрудников библиотеки, только должны были посылать раз в три месяца финансовые отчеты, которые всегда принимались и утверждались без комментариев. Трудно было понять даже национальную принадлежность совета, поскольку периодически приходили радиограммы, а в последнее время сообщения по электронной почте, об изменении адреса: то это был Лондон, то Берген, а то вдруг совершенно сухопутный Цюрих.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
