отца! Нет, не зря я вызвал милицию! Пусть тебя заберут и посадят! Ты мне не сын!
— Милицию?! Анекдот!
— Да, милицию! Сейчас они будут здесь!
— Серьезно?!
— А ты как думал!
— Ладно, мне пора, — Федя сделал попытку выйти, но Алексей Степанович ломиком преградил ему путь.
— Я тебя никуда не пущу.
— Пусти! Я не желаю из-за твоих бредовых заскоков объясняться с милиционерами!
— Нет, ты объяснишься! Как миленький!
— Пусти, не драться же мне с тобой!
— Только посмей, — полушепотом произнес Алексей Степанович, и Федя увидел угрожающе направленное на него острие ломика.
Отделение милиции, куда доставили Федю, находилось в райцентре. Под дождем его вывели из газика, провели мимо дежурного и посадили перед кабинетом рядом с другими задержанными — подростками в расклешенных брюках и пьяной напомаженной женщиной, державшей сумку за наполовину оторванную ручку.
Федю пригласили в кабинет последним.
— Фамилия, имя, отчество? — спросил сидевший за столом хмурый милиционер в очках.
— Федор Алексеевич Борщев.
— Кем вы приходитесь Алексею Степановичу Борщеву, на даче которого вы были задержаны?
— Прихожусь законным отпрыском.
— Говорите точнее, сыном?
— …и наследником.
Федя значительно поднял брови.
— С какой целью вы тайно проникли на дачу?
— С целью экспроприации, — возвестил Федя.
Милиционер кашлянул.
— Говорите точнее, кражи?
— Не кражи, а экспроприации — принудительного отчуждения имущества.
— Чем же ваше отчуждение отличается от кражи? — устало спросил милиционер.
— Оно продиктовано идейными соображениями. Вещи моего отца не должны принадлежать ему лично.
— Вы хотели передать их в музей?
Федя слегка замялся.
— Я еще не решил.
Лицо милиционера поскучнело.
— Имитируете интеллигентную кражу. А потерпевшим сказано, что вам просто не хватало на водку.
Федя тоже скучающе вздохнул.
— Не хватало…
— А что ж вы тут разыгрываете: «Экспроприация! Отторжение имущества»!
— Знаете, тусклая у нас в сущности жизнь…
— Старая песня! Работать — скучно, красть — весело!
— Спрашивайте, — Федя показал взглядом на лежавшую без дела авторучку.
Милиционер не сразу собрался с мыслями.
— Так… Это была ваша первая попытка ограбления дачи? — спросил он, заглянув в блокнот.
Федя посмотрел на него испытующе.
— Дебют, можно сказать…
— Соседями вашего отца зафиксирована ранее произведенная попытка взлома дачи. Вы в нем не участвовали? — милиционер не поднимал глаз от блокнота.
Маленькая головка Феди ушла в плечи.
— Вопрос ясен? — спросил милиционер.
— Участвовал! Моя работа! Сколотил шайку из тунеядцев, выселенных из Москвы, и из уголовников, которым устроил побег! Сам был главарем! Кличка — Щербатый! На моем счету тридцать три ограбления и двадцать два убийства!
— Протокол подпишете? — устало спросил милиционер.
Федя хмыкнул.
— Собственной кровью…
— То-то! Тогда не шутите. Значит, участие во взломе отрицаете?
— Отрицаю, — сказал Федя.
— Так и запишем…
Когда Федю выводили из кабинета, к нему навстречу бросилась Лиза, ждавшая его возле дверей со скомканным дождевиком на коленях.
— Федька! Чучело! Кончай дурака валять! Скажи им, что ты пошутил, и сейчас же домой!
— Девушка, девушка, — предостерег конвоировавший Федю милиционер. — Что значит — домой?
— Но ведь это недоразумение! Федя, скажи им!
— Как ты здесь очутилась? — спросил Федя.
— Я с дачи…
— И он с тобой?
Лиза вздохнула, уловив особый акцент на слове «он».
— Никита ждет во дворе. Не понимаю твоей неприязни.
— Поймешь…
— Перестань, прошу тебя! — Лиза еще сильнее скомкала дождевик.
Федя усмехнулся с видом пророческого всепонимания.
— Видишь, и тебе и отцу спокойнее, если я буду находиться здесь!
— Зачем ты?! Отец сам обо всем жалеет! Он не предполагал, что так выйдет! Когда он услышал шум в доме, он решил, что это бандиты! Он теперь места себе не находит!
— Мне он нашел место…
— Хочешь его наказать?! И его, и меня?! Всех?!
— Не знаю, чего я хочу, — сказал Федя и двинулся вслед за милиционером.
На суде главным аргументом против Феди было то, что он дважды пытался ограбить дачу. Вызванные в суд соседи Алексея Степановича подтвердили, что они чуть было не поймали его с поличным. Они говорили об этом без полной уверенности, но им казалось, что ее недостаток с лихвой восполняется теми очевидными страданиями, которые терпит от сына Алексей Степанович. Слухи об ограблении мгновенно облетели весь поселок, и для соседей было вполне резонно предположить: если столь очевидно ограбление сыном дачи отца, значит, и в первом случае грабил он же. Алексей Степанович же думал, что, если соседи с такой уверенностью говорят о первом ограблении, следовательно, и во второй раз Федя забрался на дачу с той же преступной целью.
Суд приговорил Федю к двум годам лишения свободы. Алексей Степанович был готов к этому, но, когда объявили приговор, его охватило странное оцепенение, и он долго не мог двинуться с места. Простившись с Еленой и братом, он отправил Лизу домой, а сам поехал на дачу. Ему мучительно хотелось побыть одному. Алексея Степановича жгло предчувствие, что в его жизни что-то должно решиться, выясниться, словно и ему был готов приговор. На вокзале он сел в поезд, едва не пропустил свою станцию и выбежал из вагона, когда двери уже закрывались. На платформе перевел дух и побрел в сторону дачи. У него осталось одно-единственное стремление: добрести до кабинета, рухнуть в свое седалище и замереть, не двигаться. Обогнул дачу Колпаковых и вскоре вышел на свою просеку. Вышел и побледнел: впереди, над затейливой крышей его усадьбы-теремка, расстилался густой черный дым.
Еще не отдавая себе отчета в случившемся, Алексей Степанович машинально ускорил шаг. Последние метры он почти бежал, подстегиваемый недобрым предчувствием. Возле дачи толпился народ: при виде Алексея Степановича толпа расступилась. Он дрожащей рукой вставил ключ в замочную скважину, открыл калитку и ринулся к террасе. Дверь на террасу была взломана, под ногами хрустело стекло. «Воры!» — подумал он и, не останавливаясь, бросился на второй этаж. На лестнице Алексей Степанович утонул в дыму, замахал руками и закашлялся. Ничего не было видно, и он ощупью крался вдоль стен. Дверь в его кабинет тоже оказалась взломана, и внутри полыхал костер. Превозмогая удушье, он проник в кабинет и чуть не споткнулся о пустую канистру из-под бензина. «Подожгли! Облили бензином и подожгли!» Огнем была охвачена вся комната — горели занавески, мебель, дубовое седалище. Алексей Степанович метнулся к полкам, где стояли старинные вещи, ощупал пустые доски и застонал от бессильной ярости. Весь антиквариат был похищен: фарфор, серебро — все!
На подламывающихся ногах он спустился по лестнице вниз. За его спиной рухнула обгоревшая балка, вздымая сноп искр, и костер затрещал еще злее. Алексей Степанович засмеялся тихим и счастливым смехом безумца: ему было все равно. Его окружили люди, подхватили под руки: он узнал Марью Антоновну и Алену.
— Пожарников вызвали! Вы не волнуйтесь, не волнуйтесь! —
