Данные иранских языков несравненно многочисленнее и разнообразнее. В этом отношении они заметно отличаются от ведийских, которые в ряде отношений находятся на грани реконструкции. В целом ряде случаев иранские факты помогают прояснить или дополнить славянскую ситуацию с элементом *svet-. Впрочем, и иранские свидетельства в отношении рефлексов и.-евр. *k'uen–to- очень неоднородны и очень неравномерно распределены по языкам, во времени и в пространстве в противоположность исключительно единой и целостной картине в балтийских и славянских языках. Неоднородность иранских продолжений и.-евр. *k'uen–to- распространяется и на их семантику. В целом оказывается, что обильный материал, относящийся к рефлексам *k'uen–to-, представлен только авестийскими и хотан–сакскими текстами; что только в авестийском (и лишь отчасти и притом с оговорками) соответствующее слово обозначает «святой», что оно встречается почти исключительно в старых (древне- и среднеиранских) текстах и практически отсутствует в современных иранских языках, что, наконец, продолжения и.-евр. *k'uen-tо- тяготеют к ареалу восточноиранских языков.
«Авеста» содержит наиболее полные и ценные данные относительно слов этого корня. Их ценность в значительной степени определяется тем, что они фиксируют разные морфонологические, морфологические, словообразовательные и категориальные (классы слов) возможности отражений и.-евр. *k'uen–to-. Ср. прежде всего spэnita — "святой", spэnis–ta, spэnto. tэma-. Superl., spanah — "святость", spanahvant — "святой", spanyah-, spainyah-. Compar.; ср. также сложные Adj. типа spэnto. mainyav-, spэnto. xratav-, spэnto. data-, spэnto. frasan- и др. Наконец к этой же семье слов надо отнести и глагол spa(y) — "набухать", "увеличиваться" и т. п. (ср. вед. svàyati) с производными от него словами типа spayaθra — "цветение", "расцвет", "успех", "счастье". Отделение этого глагола от spэnta-, едва ли корректное и для языка Авесты (см. теперь Humbach 1959, II; 64), тем более несостоятельно в историческом плане (ср. выше о сходной ведийской ситуации) и обязано своим происхождением инерции (ср. Pokorny I, 598, 630), заставляющей проходить мимо данных семантики и фразеологии и придавать гипертрофированное значение расхождениям в морфонологических частностях. Очень показательна картина употребления авест. spэnta- в текстах. Это прилагательное, широко представленное и в гатах, и в младоавестийских частях, относится равным образом и к богам (Ахура, Мазда, Армати, ср. также amэša-, mаіnyav- и др.), и к людям. Ср. с одной стороны, yam čistim asa manta spэnto mazda ahuro — Y. 51, 16; 29, 7; 48, 3 (ср. еще Y. 43, 5; 4, 46, 9 и др.); fro sрэnta armaite asa daena fradaxsaya— Y. 33, 13; spэntam armaitim vaouhim vэrэne — Y. 12, 2; asэm at vahistэm… hyat spэntэm аmэšэm — Y. 37, 4 (cp. 39, 3); spэnta mainyu vahištača mananha… syaoθanaca vacanhaca — Y. 47, 1 (cp. 47, 6; 5, 43, 6; 44, 7; 45, 6 и др.) и т. п. и, с другой стороны, yэ na эrэzus savanho paθo sisoit… arэdro θwavas huzэтtusэ spэnto mazda — Y. 43, 3; hvo zi asa spэnto irixtэm… haro mainyu ahum. bis urvaθo — Y. 44, 2 (cp. 48, 7 и др.); характерно употребление элемента spэnta- в собственных именах людей — spэnto. xratav — (Yt. 13, 115), собств. — «обладающий святым разумом (волей)», spэntoδata — (Yt. 13, 103) «созданный святым» и т. п. (Bartholomae 1904:1618–1622, ср. 1612). Здесь обнаруживается возможность отнесения слова spэnta- и к богам и к людям и, более того, включение этого элемента в состав имен собственных (помимо только что названных имен людей, ср. Spэпta Armaiti, Spэnto Mainyus). В этом отношении иранская ситуация очень напоминает славянскую (ср., с одной стороны, *svet- & *bog — [ср. *svetъjь Bože в обращениях] — *svet- & сьlоvek-, а с другой, *Svetovitъ [бог] — *Svetoslavъ [человек]). Особенно показательно, что целый класс божеств может обозначаться как «святые» (spэnta-) — Amэša Spэnta, букв, "бессмертные святые", группа из шести (или семи) божеств, выступающих как единство, как некая целокупность (Geiger 1916; Colpe 1973; ср. Амшаспанд в среднеперсидский период). Подобная связь бессмертия и святости и само понимание святости как формы бессмертия, обеспечиваемого целостностью и возрастанием жизненной силы, также близки русской духовной традиции, где эта тема получила отражение уже в ранних текстах [347].
И еще одну важную особенность, связанную с элементом spэnta-, фиксируют тексты, составляющие Авесту. Речь идет о круге слов, определяемых этим эпитетом. В связи с параллелями из других индоевропейских языков, в частности, славянских, уместно подчеркнуть два типа сочетаний, в которые входит spэnta-.
Первый тип определяется обозначением «святого огня» — spэnta- & at(a)r- /aθr — (ср. atrэm spэništэm yazamaide [Y. 17, 11] «мы почитаем святейший огонь», имеется в виду один из пяти видов огня), ср. выше точные параллели в виде осет. fsœend–art (возможно, скифск. Ψενδαρτάκη), с. — хорв. света ватра (может быть, алб. shën–vatër «святой очаг», где vatër из иранск. atr-), не говоря о менее полных совпадениях в этой формуле.
ПРИМЕЧАНИЕ
В связи с этими иранскими фактами напрашивается ряд славянских и балтийских аналогий — языковых и ритуальных, — имеющих расширительный характер. Приведенный несколько выше фрагмент corэt spэncà asрэпса (Y. 45, 9), где corэt- объясняется как 3. Sg. Inj. Aor. Act. от kar — «делать», «творить», естественно, отсылает к некоему более конкретному и, по всей видимости, ритуальному действию (ср. сам факт включения этого фрагмента в книгу зороастрийской литургии, изобилующую ритуальными формулами и называемую Yasna, букв. — «жертвоприношение», «поклонение»), нежели «сотворение святого» (наличие aspэnca при corэt подтверждает такое понимание текста). В этом контексте сочетание глагола kar — (corэt), который тоже должен пониматься, по крайней мере для ранних стадий своего развития, как обозначение вполне определенного и конкретного действия, с обозначением «святого» (spэnca…), целесообразно сопоставить с лит. ùgni kurti, лтш. uguni kurt, слав. *ognь & *kuriti (ср.: «Мы с робяты… огонь курили», Аввак. Житие), о возжигании огня (первоначально — священного), которое само по себе составляет часть ритуала. Многие употребления этой ритуально–поэтической формулы (см. о ней Топоров, Пр. яз. [IV] 1984:302–304) и сейчас сохраняют следы ее происхождения из ритуала. Ср. также случаи конверсии этой формулы — лит. ikurti "зажигать", "возжигать"; лтш. kuret, kurinat "топить", ср. kuejs "возжигатель": kureju kurejs, ein heidnischer Priester [?] (Mühlenbach–Endzelin 2:337 и др.; слав. *kuriti "разводить огонь", "возжигать", "топить" и т. п. Если учесть, что таким образом возжигаемый огонь и назывался «священным» (лит. šventas ugnis, рус. святой огонь и т. п.), то весьма правдоподобной оказывается реконструкция формулы типа *švent- & *ug(u)n — (Асс.) & *kurti (балтийский вариант) или *svet- & *ognь (Асс.) & *kuriti (славянский вариант) как отражения и.-евр. сочетания *k'uen–to & *egnis/*ognis (Pokorny I:293) & *kuer-/*kuor-/*kur-. — Другая параллель напрашивается к авест. spэnta- & atar-/àθr-/atr- & yaz-, о почитании священного огня, соответствующем обряде (ср.: atrэт spэništэm yazamaide. Y. 17, 11) в связи с понятием и названием огненных игр (ср. вырожденный деритуализованный вариант играть с огнем) — тем более, что слав. *jьgra, *jьgrati, как предполагалось еще Потебней и как подтверждено и развито в исследованиях последних лет, связаны с Иран, yaz-, др. — инд. yaj, др. — греч. άζομαι, исходное значение которых можно обозначить приблизительно как «почитать путем жертвоприношения (ритуала)». В отдельных случаях указанная формула возвращает к понятию «священного» (ср. др. — греч. άγιος «святой»: άζομαι). Следовательно, и.-евр. *[ag-, по сути, и является тем ритуальным действием, которое превращает свой объект (в частности, и огонь) в «священный» — *[agos. Это «санктифицируюіцее», сакрализуюіцее действие сопоставимо с *kuer-, каким оно рисуется в ритуале возжигания священного огня.
Второй характерный тип сочетаний авест. spэnta- предполагает связь этого прилагательного со словами, относящимися к обозначению разных форм психо–ментальной деятельности и ее результатов. Особенно показательны сочетания со словами, восходящими — прямо или опосредствованно — к и.-евр. *men — (*k'uen–to & *men-), ср. авест. spэnta- & mainyav-, сочетание, лежащее в основе имени одного из «бессмертных святых», персонифицированного Святого Духа Спента Майнью, творческой ипостаси Ахурамазды. Но этот же элемент man-/main — (<*men-) сочетается с эпитетом spэnta- и в осложненном виде. Ср. spэnta- & ((ahura) mazdah-< *man(d) — dha-) и spэnta- & (ar–mati< *mn–ti-, к man-< *men-, cp. arэm.matay- Pursišniha 25, о правой мысли) как обозначения двух других важных персонажей иранского пантеона (о последнем из них см. также ниже). Подобный же блок (spэnta- & man-) скрывается и в сочетании эпитета spэnta- с обозначением слова — maθra (др. — инд. mantra-), часто святого, магического, колдовского, заклинательного, ср. maθrai spэntai (см. Bartholomae 1904:1620) [348]. Характерно и другое сочетание составных частей, но уже без элемента man-: spэnta- & gaθa — «святая (священная) песнь, гата», ср.: gaθabуо spэntabyo ratuxsaθrabyo asaonibyo (Y. 55, 1) [349]. Наконец, к этой же сфере относится и сочетание spэnta- & frasa — (fэrasa), реконструируемое на основе Adj. spэntо. — frasan-, о задающем святые вопросы, ведущем святую беседу (ср.: gairim аvі spэnto. frasna varэšэm avi spэnto. frasna — Y. 22, 19, об Ахурамазде и Заратуштре, ведущих святую беседу.
