– Дядюшка, да император – знаете какой? Ждать не любит.
– И слушать не хочу! – стукнул ладонью по столу Суворов. – На ямских, на перекладных, неизвестно куда и зачем торопиться, по единой царской прихоти, – помилуй Бог! Мне шестьдесят шесть годов. И брюхо болит. Старость не радость. Ежели б на дело, а так – пусть подождет!
И остался на своем.
Андрюше Горчакову волей-неволей пришлось согласиться. Дядюшка поедет на долгих, а он немедленно поскачет упредить государя, доложить, что все в порядке…
IV
Приехав в Петербург, Горчаков, зная нетерпеливый характер императора Павла, направился прямо во дворец. Павел I ждал его, не раз справлялся уже, вернулся ли флигель-адъютант Горчаков.
– Ну как, граф принял мое приглашение? Приедет? – спросил он у Горчакова.
– Приглашение вашего величества граф Суворов принял с радостью. Едет уже в Петербург. Но по болезни и старости не на почтовых, а на своих.
– Когда же он приедет?
– На днях.
– Когда именно?
Царь уже начинал горячиться.
– В воскресенье, – бухнул наугад Горчаков.
Андрюша назвал, как ему казалось, крайний срок, вполне достаточный для того, чтобы приехать из Кончанского в Петербург: был только вторник, впереди – целая неделя.
– Когда приедет, доложить немедленно!
Горчаков полагал, что дядюшка доставится не раньше воскресенья. С пятницы он стал наведываться на заставу, но прошла и пятница, и суббота, наступило воскресенье, а дядюшки нет как нет.
Уж не выкинул ли своенравный, самолюбивый старик какую-нибудь новую штуку? Может, в последний момент передумал и не поехал? Горчаков извелся вконец.
Проходило и воскресенье. Окончательно потерянный и не надеявшийся уже ни на что Андрюша вечером поехал на заставу. Оставался час. Скоро царь ляжет спать, в городе погаснут огни, и все уснет.
Андрюша сидел в караульной избе и разговаривал с дежурным офицером. Он решил посидеть еще четверть часа и ехать домой. Сомнений не было: дядюшка его подвел. Андрюша уже сегодня не мог показаться на глаза императору, а завтра на разводе Павел, разумеется, лишит его флигель-адъютантского звания и упечет в гарнизон.
В таком печальном предчувствии и разговоры все вертелись вокруг разжалований, выключений из службы и прочего.
Дежурный офицер рассказывал последнюю историю, ходившую по Петербургу, о том, как гвардии поручик («Вот называли мне его фамилию, да я запамятовал. Кажется, Сукин…») выкрутился из беды лишь благодаря находчивости в ответе. Когда царь, разгневанный на поручика за то, что тот нехорошо салютовал ему эспонтоном, крикнул: «В армию, в гарнизон его!», поручик с отчаяния брякнул: «Из гвардии да в гарнизон, это не резон!» Павел I рассмеялся и тут же простил поручика.
Андрюша делал вид, что слушает рассказчика, притворно улыбался, а думал о своем; на сердце скребли кошки…
Под окнами заскрипели полозья.
– Вот еще тянется какой-то помещик на долгих. И чего они едут, сидели б уж в своих усадьбах, ежели не трогают. Придется снова писать, – недовольно сказал офицер, вставая.
Андрюша глянул из-за его плеча в окно и опрометью кинулся вон: на козлах он увидел непривычно трезвое, красное от ветра и мороза лицо Прохора.
– Что же это вы так поздно? Император каждый день справляется, ждет! – подбежал он к дядюшкиных саням. – Вы где остановитесь?
– У Грушеньки, на Крюковом, – ответил дядюшка, с любопытством рассматривая полосатый шлагбаум, полосатую будку заставы.
– Так поезжайте, а я лечу к императору, скажу, что приехали! – обрадованно крикнул Андрюша, прыгая в свои сани. – Гони!
Когда Горчаков примчался во дворец, Кутайсов сказал ему, что царь уже собирается спать – пошел раздеваться (уйдя в спальню, Павел никаких докладов не принимал).
– Но тебе повезло – еще не управились с печью. Минут десять пройдет. Сказали, что проветриваем спальню. Может, тебя и примет еще.
(Павел требовал, чтобы в спальне было не менее восемнадцати градусов тепла, но чтобы печь при этом оставалась холодной, – он спал головой к печке. Это нелепое, невероятное положение достигалось следующим образом: пока царь ужинал, жарко натопленную печь натирали льдом. Царь входил, смотрел на градусник – восемнадцать градусов, дотрагивался ладонью до кафелей печки – холодные. Приказание исполнено. Все в порядке. И ложился спать, нимало не горюя, что остывшие снаружи кафели быстро нагревались опять.)
– Доложите, Иван Павлович! – взмолился Горчаков.
Кутайсов охотно пошел докладывать, – это было ему на руку: можно отвлечь императора.
– Входи, примет, – сказал он, возвращаясь к Горчакову.
Андрюшу провели в кабинет царя.
Через минуту вошел Павел. На нем была только шинель. В накинутой на плечи старой шинели (Павел, подражая Фридриху II, хотел казаться бережливым) он был еще более смешон и не похож на венценосца: маленький, курносый.
– Ваше величество, граф Суворов по вашему приказанию прибыл! – доложил Горчаков.
– А, очень хорошо. Скажи ему – принял бы сегодня, но уже поздно: пора спать. Пусть пожалует завтра в девять утра.
– Слушаю-с. В каком мундире прикажете ему быть?
– В таком, какой вы носите.
Не чуя от радости под собою ног, выбежал Андрюша из Зимнего.
Приехав к Хвостовым на Крюков канал, он застал дядюшку и Хвостовых – сестру Грушу и Димитрия Ивановича – за чаем. Димитрий Иванович, конечно же, воспользовался новым слушателем и уже пичкал гостя своими стихами.
Суворов в старом полотняном кителе, на котором висел только один орден Анны, пил чай, видимо поглощенный больше им, нежели стихами Димитрия Ивановича.
– Завтра в девять утра велено быть вам, дядюшка.
Дядюшка не выказал интереса к сообщению.
– Мундир у барина готов? – спросил Горчаков у Прошки, который вошел следом за Андрюшей.
– Всё тут, на ём, – ответил Прошка.
– Почему не взяли?
– Сами они не хотели. Я положил, так выкинуть изволили! – недовольно покосился на барина Прошка.
– К царю надо одеться по форме.
– Я помещик, а не фельдмаршал. Что у меня есть, в том и явлюсь!
– Дядюшка, да вы меня погубите! – не выдержал Андрюша.
– Нет, ты меня с этим погубишь! Меня уже погубили! – сверкнул глазами Суворов.
Груша подбежала к двери, закрыла ее плотнее.
Через секунду Александр Васильевич спросил спокойнее:
– А в каком же надо?
– В общеармейском.
– Андрюша, дядюшке твой мундир будет впору, – подошла сестра Груша.
– Вот примерьте, дядюшка. А ордена и звезды мы нашьем.
Общими усилиями уговорили старика примерить мундир Андрюши: он был почти впору.
V
И наутро настроение у дядюшки не улучшилось. Он дал себя выбрить, надел Андрюшин мундир, на который нашили ордена и звезды, но во дворец к царю отправлялся мрачнее тучи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
