именно он вручал мне членские корочки.
— Увы, — развёл руками Топорков. — С кооперативными домами у нас как-то не складывается. Наши уральские композиторы — народ небогатый, это в Москве и Ленинграде творческие люди могут позволить организовать жилищно-строительный кооператив, да ещё в столицах союзных республик, там им республиканские власти хорошую ссуду дают. А у нас — глухомань. У людей и на первый взнос не наберётся… ну а вы тем более молодой, все мы прошли через общежития, в том числе семейные, и квартиры получили в уже зрелом возрасте — никто не роптал.
— Я всё понимаю, но если есть деньги — почему бы их не вложить в квартиру? Сейчас не трудное послевоенное время, советский человек имеет право на отдельную жилплощадь. Ладно, Геральд Николаевич, извините, что потревожили.
Я встал, собираясь уходить, но Топорков меня остановил:
— Евгений, а как вы смотрите на частный дом?
— В смысле?
— Просто у меня знакомый живёт на набережной Рабочей молодёжи, Роман Исакович Резник. Это возле Городского пруда. У него прекрасный двухэтажный дом с небольшим садом. Газ, вода — всё есть. И даже своя артезианская скважина всё ещё действует. Мало того, там даже телефон есть. Всё-таки Роман Исакович работает директором мебельного магазина… Вернее, работал. Недавно он получил разрешение на выезд с семьёй в Израиль, уволился, и теперь срочно ищет, кому продать недвижимость.
Вот, пожалуйста, всё-таки отпускают на историческую родину советских евреев. А вот обретут ли они там счастье — это уже другой вопрос.
— И что, желающих нет?
— Двое вроде бы приценивались, но, я так понял, на руках у них нет таких денег.
— Каких?
— Три тысячи.
Хм, именно столько у меня лежало на срочном счету, плюс на текущем почти две тысячи.
— Не уступает?
— Это я не знаю, это с ним самим говорить надо. Но вроде бы нет.
— А что, дом действительно хороший?
— Поверьте мне на слово, — приложил он растопыренную пятерню к груди. — По-хорошему, за такой дом и пять тысяч не жалко, но срочность… Они улетают через две недели.
Раньше я никогда не задавался мыслью о частном доме. Нет, конечно, периодически мечталось иметь свой домик либо на берегу озера, либо на берегу моря. Но эти мечты носили чисто умозрительный характер. Потому что жить в городской квартире как-то было привычнее и спокойнее. Централизованное отопление, водопровод, канализация, туалет, ванная, кухня… Всё под рукой. Конечно, есть и такие дома, где имеется всё то же самое, но меня останавливала ещё и вся эта бюрократия, которой может сопровождаться продажа квартиры и покупка дома. И опять же, сегодня купишь в городской черте или даже ближнем пригороде — а завтра возьмут и снесут, скажут, тут пройдёт ветка метрополитена или трасса какая, а взамен дадут несчастную однушку — и радуйся. Поэтому, если я заинтересуюсь предложением Геральда Николаевича, надо сначала выяснить в градостроительном управлении или кто там этим заведует, не планируется сносить частный сектор в ближайшие годы. А я заинтересовался. Подумалось, что если хозяин из потомков племени Давида, то дом должен быть в приличном состоянии. Не встречал в своей жизни еврея, который не мог бы обеспечить себе комфортное существование.
Вернее, встречал за одним исключением. Имелся у меня в прошлой жизни знакомый художник Лёня Биркин. Был талантлив, чертяка, и его картины хорошо продавались, в том числе за границу. Однако при этом пил горькую (хотя, наверное, творческим людям это простительно), ходил в одной и той же одежде годами, жил практически круглогодично в своей полуподвальной мастерской, где я нередко обнаруживал его в компании какой-нибудь женщины лёгкого поведения. Однако при этом был прекрасным собеседником, и мы могли часами общаться на самые разные темы, ну разве что кроме компьютеров и прочей техники, в которых Лёня был ни в зуб ногой. Умер от тромба, закупорившего лёгочную артерию. И два дня пролежал в своей мастерской, прежде чем его нашли, в июльской жаре уже начавшего неприятно пахнуть.
— Когда можно посмотреть дом? — спросил я.
— Подождите, я сейчас позвоню Роману Исаковичу.
Я подождал. Роман Исакович оказался дома и, узнав, что его домом интересуется молодой композитор, уже успевший прославиться на ниве творчества, и на ней же немного заработать, оказался готов был меня принять. Топорков сказал, что у него ещё дела, поэтому ехать мне придётся одному. Написал на клочке бумаги адрес, и я поехал.
Скрытый от посторонних глаз забором, над которым виднелся только второй этаж с двускатной, покрытой лёгким налётом снега крышей, из которой торчали печная труба и разлапистая антенна, он уже внушал доверие и заряжал каким-то непонятным, но внушающим доверие оптимизмом. Ворота были железные, выкрашенные в весёлый салатовый цвет. Да ещё по белому лебедю на каждой створке — хозяин, видно, был в какой-то мере творческой натурой. Сбоку от ворот — калитка с кнопкой электрического звонка, спрятанного от дождя под миниатюрным жестяным козырьком.
Не обращая внимания на заливистый лай собаки в соседнем дворе, я нажал на кнопку звонка. Через пару минут послышались мягкие шаги, звяканье запора, дверь калитки открылась, и моему взору предстал ухоженный мужчина предпенсионного возраста в тщательно отутюженном костюме. Высокий лоб, кучерявые, чёрные с лёгкой проседью волосы, мясистый нос, и взгляд человека, чья жизнь — бесконечное страдание. Впечатление дополняли опущенные книзу уголки губ. За его спиной виднелись голые ветви плодовых деревьев и очищенная от снега дорожка.
— Вы — Евгений Покровский, — констатировал он.
— А вы — Роман Исакович, — принял я предложенный тон.
Взгляд Резника стал чуть менее печальным, на губах появилось слабое подобие улыбки.
— Прошу прощения… Прежде чем показать вам дом, хотелось бы выяснить, располагаете ли вы суммой, о которой вам говорил Геральд Николаевич, или это лишь праздное любопытство?
— Понимаю вашу озабоченность, но если бы не располагал, то не приехал бы смотреть дом. Не в моих правилах тратить время попусту.
— Слова зрелого человека, — довольно кивнул Резник и посторонился. — Прошу.
Дом мне нравился всё больше. Старый, бревенчатый, построенный в начале века, но крепкий, несмотря на возраст, он излучал уверенность в завтрашнем дне. Мол, ещё сто лет простою, а может и двести. Каменный фундамент, небольшое крыльцо с навесом, стоявшим на деревянных, витых столбиках.
По словам Резника, строил дом для себя купец Сыромятников, владевший в Екатеринбурге тремя бакалейными лавками. Но в своём доме первый этаж, как обычно бывает у купцов, под магазин переоборудовать не стал. Захотел вокруг дома разбить сад, и чтобы никто и ничто не мешало здесь его отдыху от трудов праведных и отдыху его домочадцев. Революция
