— Нормы подвержены изменению.
— Только, когда наступает кризис. Понадобился Большой Взрыв, чтобы прийти к децентрализации. Абсолютных ценностей не существует. То, что хорошо для нетелепатов, может быть неприемлемым для нас.
— Но есть же основы нравственные…
— Семантические, — сказал Хит, порывшись в своих бумагах. — Кое-кто пишет, что наличие психиатрически?; больниц оправдано лишь тогда, когда девяносто процентов населения являются ненормальными. Ну а остальным десяти процентам остается лишь закрыться у себя в домах. — Он горько улыбнулся. — Чем больше я наблюдаю душевнобольных, тем меньше склонен соглашаться с произвольно установленными ценностями. У этого человека… — Он взял одну папку —… одна навязчивая мысль, встречающаяся, кстати, у многих: он считает, что, когда он умрет, мир перестанет существовать. Ну что ж, для него это действительно произойдет.
— Кажется, я слышу кого-то из ваших пациентов, — сказал Бюркхалтер.
Гобсон поднял руку.
— Хит, вам следовало бы дать успокоительное всем Лысоголовым, которые здесь собрались. Вы чувствуете, как растет напряжение?
Они замолчали и стали прислушиваться. Через какое-то время Бюркхалтер стал мысленно различать отдельные колебания, идущие из глубины больницы.
— Больные? — спросил он.
Хит нажал на кнопку.
— Фернальд? Дайте успокоительное… — Он продиктовал рецепт, потом отключил связь и поднялся. — Душевнобольные очень чутко все воспринимают. В конце концов их всех охватит паника. Вы прочли эту мысль в стадии депрессии…
— Он предъявил мысленный образ больного. — Ему следует сделать укол, да и на других буйнопомешанных надо посмотреть.
Но сразу он не ушел.
Гобсон внимательно смотрел в окно.
— Вот идет последний. Все мы теперь здесь. В Секвойе остались лишь параноики и нетелепаты.
Бюркхалтер спросил с тревогой в голосе:
— Вы нашли выход?
— Даже если бы и нашел, я не смог бы вам сказать об этом. Не забывайте, что параноики могут читать ваши мысли.
Очевидно, он имел в виду Барбару Пелл, о которой подумал Бюркхалтер. Та скорее всего пряталась где-нибудь на электростанции. Какое-то неясное чувство стеснило грудь Бюркхалтера, и он поймал на себе пристальный взгляд Гобсона.
— Мы все не являемся добровольцами, — сказал Немой.
— Вас никто не просит в это вмешиваться. Да и меня тоже. Но с момента своего рождения каждый Лысоголовый готов к выполнению опасных задач, готов быть в рядах борцов. Случилось так, что взрыв возмущения произошел здесь.
— Это должно было где-то начаться, рано или поздно.
— Правильно. Но Немым быть тоже нелегко. Мы отрезаны от других. Мы не можем участвовать в ваших встречах. Мы можем свободно общаться лишь с другими Немыми. И мы никогда не можем уйти на покой.
Никогда ни один Немой не признался бы в том, что он носит шлем.
— Я думаю, что ваша мутация произошла намного раньше нашей, — сказал Бюркхалтер.
— Но мы должны платить за то, что имеем. Бомбы в каком-то смысле являются плодами знаний. Если бы в бомбах не использовалась энергия атома, то телепатическая мутация появилась бы в тот момент, когда планета созрела для того, чтобы ее принять… Не знаю, верно ли все это, но тогда мы бы не оказались в столь ужасном положении.
— Вся вина лежит на параноиках, — сказал Бюркхалтер. — И в какой-то степени… на мне.
— На вас? Никогда не поверю.
— Думаю, что это так, Гобсон. Кто ускорил кризис?
— Селфридж…
— Барбара Пелл, — перебил его Бюркхалтер. — Она убила Фреда Селфриджа. А со времени моего прибытия в Секвойю она не переставала меня преследовать.
— Она убила его ради того, чтобы вам досадить? Невероятно.
— Это была часть их общего плана, я думаю, но что-то было сделано и из-за меня. Пока я был консулом, она ничего не могла со мной сделать, но где теперь консульство?
Лицо Гобсона стало серьезным. Один из практикантов, Лысоголовый, принес успокоительное и стаканы… каждый молча выпил лекарство. Потом Гобсон подошел к окну и долго смотрел на факелы, мерцавшие вдалеке. У него перехватило дыхание.
— Они приближаются, — сказал он. — Слушайте.
Крики становились все ближе и ближе, все громче и громче. Бюркхалтер подошел к Гобсону, стоявшему у окна. Целый лес факелов надвигался на них, освещая крыши больницы.
— Они могут войти? — спросил кто-то сдавленным голосом.
— Рано или поздно, — коротко ответил Хит..
— Ну что же делать? — истерично вскрикнул один из практикантов.
— Они рассчитывают на численное преимущество, — сказал Гобсон. — Все их оружие — это кинжалы. Но им не нужно оружие, чтобы сделать то, что они хотят сделать.
Воцарилась мертвая тишина, потом Хит спросил уже более уверенным голосом:
— То что они хотят?
Немой показал на окно.
— Смотрите.
Они столпились у окна, толкая друг друга, чтобы лучше видеть. Передние ряды настолько приблизились к зданию, что можно было различить отдельные факелы и лица, искривленные в слепой ненависти и жажде убийства.
Гобсон заговорил спокойным тоном, словно неизбежная угроза уже миновала.
— Видите ли, мы нашли выход. Но возникает еще одна проблема, может быть, более серьезная, которую я пока не могу решить.
Произнося эти слова, он не отводил глаз от затылка Бюркхалтера, а тот по-прежнему смотрел на улицу, а потом вдруг резко повернулся и закричал:
— Смотрите! В лесу… кто-то движется! Люди! Слушайте…!
Но его уже никто не слушал. Все увидели, как толпу, свободно растекавшуюся по дороге, окружили какие-то неясные тени, появившиеся из леса. И тут же все услышали крик, крик, от которого стыла кровь в жилах, и который заглушил шум анархически настроенной толпы.
Это был ужасный крик, подобный тому, который некогда раздавался на кровавых полях Гражданской войны, а затем стал криком ковбоев, продвигавшихся к Западу. После Большого Взрыва его взяли на вооружение люди, укрывшиеся в лесах, те, кто не мог вынести размеренной городской жизни. Это был крик Кочевников.
Стоявшие у окна оказались свидетелями драмы, развернувшейся в свете тускло мерцающих факелов.
Люди, одетые в шкуры, вышли из темноты. Пламя играло на лезвиях их ножей, на кончиках их стрел. Услышав этот воинственный крик, люди замерли.
Хорошо организованные Кочевники окружили беспорядочную толпу, заставили бунтовавших сбиться в кучу. Иногда из толпы доносились крики «Убейте их!», но эти крики тонули в победных кличах нападавших. Исход борьбы был очевиден. Городские жители пытались сопротивляться, но не в силах были что-либо сделать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
