происходящие политические события. Они могут принести не только перемену в положение русской духовной миссии в Пекине, но и нарушить весь мерный ход жизни Китая и переменить отношения его с Россией.
Англичане вцепились в южные порты Китая и лупят там по городам беспощадно. Иностранцы могут со временем начать все ломать и перестраивать по-своему во всей стране, они коснутся всех сторон жизни Китая.
Никому, кроме как Палладию, из русских не приходится так близко познавать жизнь китайцев в их же отечестве. Он поп и, как поп, связан по рукам и ногам, так считается в России. В русском обществе к духовным стало появляться большое недоверие и большие претензии, образованный класс не считает их ровней, не видит в них проку для науки и развития, скорее тормоз, источник предрассудков, укрепляющих безграмотность и темноту народа. Но ценят нравственное влияние церкви. Многие желают превращения приходских школ в светские, забывают заслуги церкви при распространении грамотности в народе за многие века, в том числе и в пору татарского ига.
В Пекине отцы-миссионеры из века в век вкладывали кирпичи в самую передовую науку России, что и объяснил Пушкин нашим высокомерным умам, опубликовав свой отзыв на труды одного из предшественников архимандрита Палладия Кафарова, известного теперь на весь мир Иакинфа Бичурина.
Архимандрит Палладий, идя в город, надел китайскую одежду; удобен в холодную погоду длинный стяженый халат, обшитый мехом, и коленям тепло, и легко, и духовному званию прилично. У нас смеются в обществе над всем китайским, утверждают, что неудобно, некрасиво их платье. За исключением московских и сибирских купцов, не знают у нас ничего китайского как следует. А будет время, сами европейские модники и денди оденутся в маньчжурские халаты, когда постигнут, какой чувствуешь комфорт. Пригодится лицам всех званий и дамам всех сословий.
В халате не виден склад фигуры и осанка отца архимандрита. Но костюм и борода не могут скрыть энергии и характера.
Хилому нельзя доверять православную миссию в Китае. Палладий крепко скроен, он много ходит, помнит заветы Бичурина, который не чурался никого из китайцев, знакомых имел во всех слоях общества. У Палладия ноги болят немилосердно, не от немощи суставы ноют, а от ходьбы. Ждет весны, поедет к приятелю даосу принимать горячие воды. Даос живет неподалеку от Пекина, при уединенной кумирне у входа в леса и горы, как и полагается служителю веры, восхваляющей чистоту и праведность естественной природы и благотворность влияния ее на человеческую душу.
Пушкин хвалил Бичурина, много пособил этим появлению в России интереса к Китаю, который всегда считался чем-то отсталым, вроде продолжения тюркских орд. От них-то и надо отступиться России, чтобы развиваться в самостоятельную европейскую державу, что на триста лет задержано было выходцами из Азии. И сейчас полагают, что не с Китая же брать нам пример. Что у них там хорошего в Азии? У нас от них остались: кнут, алтын, базар, ясак да еще матерные слова и терпение. Каков сам Китай в своих корнях, в своем искусстве, произведениях ума — мы не знаем, может быть, все из-за тех разделяющих нас с ним орд, расстояний и европейских предрассудков, от которых англичане уже отказываются; и рвут Китай на части, и тут же изучают его…
А Бичурина убрали из Пекина с позором, упрекали, что, будучи в православной русской духовной миссии в Пекине, он унижал свое звание, бывал хмелен, разгуливал по китайской столице одеваясь в туземное платье, бывал у китаянок и потом превозносил их достоинства. Много забот и хлопот доставлял он отечески попечительствующим русской духовной миссии китайским властям.
Отцу Иакинфу надо отдать справедливость: прошел Пекин вдоль и поперек и по Китаю поездил, пображничал с китайцами и потолковал с ними про европейские науки, шел он в своих исследованиях и верхом и низом, изучал подлинные древние рукописи, читал и современные книги, а не одну лишь единственную газету — официоз, издаваемый в китайском государстве. Он легко изучал труды мудрецов, летописцев и философов. Потом уж, находясь в России и преподавая китайский язык будущим православным миссионерам, он увлекал их своими рассказами про Китай, открыто признавался, что вряд ли познал бы так эту великую нацию, если бы каждый день не ходил по лавкам и на базар, где у него завелось множество знакомых простолюдинов. Многие из его поучений и рассказов запали в душу Палладия.
Несмотря на свежесть и бодрость и на еще небольшие годы, отец Палладий Кафаров теперь сам архимандрит, возглавляет миссию в Пекине с ее школой в имперском городке, с приходом, с паствой из потомков наших казаков, служащих теперь в Желтом Знамени и жертвующих своим животом и духом праздности в память великодушного к ним Кхан Си. Миссия эта, как он знает из европейских газет, доставляемых в Подворье из Петербурга, как бельмо на глазу для дипломатов западных европейских стран и повод для претензий и упреков, которые делают китайскому правительству удаленные в свое время из Пекина духовные рыцари ордена иезуитов.
Много чудес в Пекине. Для подвластных магометан есть мечеть. Чтобы народ покоренного Тибета был горд своим существованием под властью Сына Неба и жил счастливо, в столице построен китайскими мастерами и художниками ламаистский храм. Тибет и Монголия осчастливлены этим чудом из чудес. Конфуцианский храм с Лестницей Духов, подобный ковру из резьбы, косо поставленному между двух лестниц… Подымайся, читай, познавай, вдохновляйся, будь образован и скромен, как сам весь этот храм, кроткий, уступающий своей отделкой Лестнице Духов, встречающий путника торжественной красотой, гораздо более богатой, чем сам храм со сдвоенными низкими входными дверьми из кедра.
С поры Иакинфа Бичурина храмы и дворцы стоят неприкосновенными, а времена переменились. Китай ввергался в международные отношения нехотя, не веря, что кто-то мог бы поколебать его могущество, но уже испытывая сильные толчки извне и изнутри. Многие влиятельные сановники, опасаясь впасть в ошибки, признают неизбежность грядущих перемен. И чем сильней наседали на Китай иностранцы, тем все более искал двор Сына Неба, богдыхана, как называли его русские и вся верховная власть страны, поддержки и советов. Палладий Кафаров не был светским сановником или дипломатом, он служитель церкви, учитель детей. В бессилье не раз обращались к нему за советом китайские вельможи, признавая архимандрита надежным другом, приверженным старым связям великих стран соседей.
Сан архимандрита ко многому обязывает, но, живя шесть лет в Пекине и зная в совершенстве китайский язык, приобретаешь знания нецерковные. Отцы-миссионеры сами из семей духовных или из горожан небольшого достатка, а бывает, что из мужиков, как Бичурин, сын
