палате Марка, не бегут ли врачи к его боксу. За ночь мне разрешили снова навестить моего мальчика, и я увидела его в том же состоянии, только на шейке малыша появилась веревочка с серебряным крестиком. Поглаживая бледный сжатый кулачок, я просила только об одном, чтобы Марк остался жить. Мне очень хотелось видеть, как он растет, просто необходимо было водить его в сад, встречать со школы, дарить подарки на праздники, видеть его улыбку. Я не смогу без этого. Просто не выдержу.
Рано утром меня разбудила медсестра и шепнула следовать за ней. Спотыкаясь, я торопливо шла за девушкой в белом халате, мучительно предчувствуя плохие новости. Почему она молчит? Так можно сойти с ума, молчание убивает.
– Скажите, наконец, что случилось? – не выдержала я, заворачивая вместе с медсестрой в коридор, ведущий в реанимацию. – Просто скажите правду, не молчите!
У дверей в отделение с очень усталым видом стоял Костя. Провожая нас взглядом, он успел взять меня за руку и горячо сжать, выражая молчаливую поддержку.
– Врач все объяснит, – ответила девушка и скрылась за дверями, приглашая следовать за ней.
Я поспешила внутрь, ища глазами бокс Марка, чувствуя, как больно сжимается мое сердце. Почему возле него стоят врачи? Почему их так много? Неужели это конец…
– Не-е-ет… – завыла я, оседая на пол, но меня поддержали чьи-то руки.
– Александрина, что с вами? – спросил кто-то.
Тут же мне сунули вату с нашатырным спиртом, от которой я дернулась в сторону, увидев вдруг лица медиков.
– Ваш мальчик дышит сам! – обрадовано произнес один из врачей. – Это чудо!
– Счастливчик, – добавил другой. – Редкий случай.
От такого перепада напряжения меня стало мелко колотить, челюсти сводило так, что зубы до крови прокусили язык по бокам, разливая металлический вкус крови во рту. Сердце зашлось в тахикардии настолько сильно, что я чуть снова не потеряла сознание. Мое безвольное тело оттащили на кушетку и когда привели в чувства, ведущий нас детский врач рассказал, что у Марка, как оказалось, не только инверсия органов, но и обратное кровообращение, поэтому состояние новорожденного ввело медиков в замешательство. Такое бывает крайне редко, опыта в этой сфере у наших врачей нет, и этот случай был тяжелым, с плохим прогнозом. Но к утру вдруг состояние Марка резко улучшилось, и он задышал сам, все в организме наладилось, и его отключили от аппарата.
– Значит, он будет жить? – хрипло спросила я, вытирая слезы. – Все хорошо?
– Время покажет, будем наблюдать. А пока идите к нему, идите к сыну.
На ватных ногах я подошла к боксу и заглянула внутрь. Мой мальчик выглядел намного лучше: розовые щечки, губки словно улыбаются, маленький носик сопит, а до этого, все было закрыто трубками.
– Здравствуй, сыночек. Здравствуй, солнышко мое…
Я не могла оторваться от своего ребенка. Материнский инстинкт рос во мне с неожиданной прогрессией. Сказать, что я была счастлива – ничего не сказать.
За последние сутки я пережила больше, чем за всю жизнь, и никогда столько не плакала, сколько за эти последние часы.
Через неделю наблюдений нас выписали домой с рекомендациями и строгими указаниями. Счастье вернулось в наш дом. Папа, я, Костя и Марк были теперь новой семьей.
– Ты снова улыбаешься, – сказал мне Константин, поглядывая, как за его палец ухватился Марк. – Улыбка это твое оружие, я был сражен, когда первый раз увидел тебя, ты тогда тоже вот так улыбалась.
– Спасибо, буду знать. Просто сейчас все идеально, и после стольких страданий мы вместе, и все живы.
Костя оглядел Марка и покачал головой:
– Это мой пацан, он похож на меня, ты не заметила?
– Заметила, – я улыбнулась. – Думала, только мне так кажется. У вас глаза одинаковые, такие особенные, темные с длинными ресницами. И сердца похожие. Добрые и безгранично любящие, отдающие себя в жертву.
– И он тоже обратник, – добавил Константин. – Кто бы мог подумать. Только еще более сложный, чем я, инверсия кровообращения. Поэтому он должен носить мою фамилию.
– Что? – удивленно отпрянула я.
– Ну, если мы с тобой будем носить одну фамилию, а наш сын другую…
– Костя, ты о чем?
– Предлагаю тебе руку и сердце. И хотел бы усыновить Марка, мы с ним уже несколько месяцев знакомы и многое пережили вместе. Он похож на меня. И самое главное, я люблю тебя, Саша. Всю сознательную жизнь.
У меня даже перехватило дыхание, разве может быть столько счастья в один момент? От волнения я опустила голову и закрыла глаза, ощущая сердцебиение где-то в горле.
– Саша? Ты не молчи, а то мне даже не по себе.
Медленно выдохнув, я посмотрела в любимые глаза.
– Это не молчание, это удержание радости от счастья. И это счастье льется на меня, как из рога изобилия. Страшно становится.
– Не бойся, это наша награда после испытаний. Мы выдержали, и теперь все будет хорошо. – Константин наклонил голову и улыбнулся. – Мне надеяться на твой ответ?
– Я даже… Просто…
– Пожалуйста, Саша, не поступай так со мной. Любую правду. Я уже взрослый мальчик, смогу выдержать отказ, только не молчи.
– Костя, – начала я, замявшись, – ты знаешь, как я отношусь к тебе, но твое предложение… Мне всегда казалось, что мать одиночка это позор, а чужой ребенок – обуза, которая будет мешать всю жизнь. Не думала, что меня можно принять беременную от другого, тем более, что кому-то нужен будет мой сын. Но ты предлагаешь мне все это, и я не знаю, как себя вести.
– Фух… – выдохнул Константин. – Я уж было подумал… Послушай, если я принял тебя с жизнью до меня, со всеми привычками, с образом жизни, со взглядами, с бывшими отношениями, как часть тебя, то я принимаю и твоего сына, как часть тебя. Это неотъемлемо и логично.
– Да, наверное, это так.
– Не сомневайся во мне, я вывернул себя наизнанку, ты же видишь. Нет ничего странного в моем предложении, это ведь естественно. Ты единственная живешь в моем сердце всю жизнь. И я хочу быть с тобой. А ты? Чего хочешь ты?
Потянувшись к губам Кости, я поцеловала его и прошептала:
– Хочу быть с тобой. Потому что всем сердцем люблю тебя.
Это был наш первый поцелуй. Первый. Несмотря на все наши отношения, мы никогда не прикасались друг к другу, как пара. И этим момент был неповторим.
– Ты мое сокровище, – тихо произнес Константин, обняв меня. – Если бы ты знала, как я тебя люблю, как любил всю жизнь… Мне было тяжело скрывать это. Очень. Несколько раз я чуть не сорвался. Когда ты перешла
