нем шедевр, а можно сотворить ужасную мазню. Это, конечно, легче, только при каждом взмахе кисточки стоит помнить, что любоваться творением придется всю жизнь.
– Потому, что если не делать как все люди, например, не учиться читать или писать, потом не сможешь жить в обществе. – Она улыбнулась и ласково потрепала сына по светлым волосам, – а жить больше негде, вся планета населена людьми, так что, сам понимаешь, нужно жить по их законам, раз живешь среди них.
– Значит, надо всегда повторять за другими? – Спросил он, – а почему ты тогда не разрешала мне прыгать в бассейн, другие же прыгали, а ты сказала, что мне до них не должно быть дела.
– Правильно, повторять надо лишь то, что требуют законы общества и то, что пойдет тебе на пользу. Но не всё и не всегда надо повторять, – она вздохнула, такие разговоры изматывали ее, – надо уметь сохранять свое мнение, но не усложнять этим себе жизнь. Нужно знать грань между своим Я и законами общества.
– Я не понимаю… это как-то трудно, – глаза малыша округлились и стали похожи на два океана, – я не смогу.
– Жизнь вообще очень трудная штука, Ян, так что привыкай, – она наклонилась и поцеловала его в кончик носа, – и никогда не думай, что не сможешь чего-то. Ты все сможешь, а такую ерунду и подавно. Вот только немного подрастешь, и все само получится, вот увидишь.
Она крепко обняла его, и когда его ручонки обхватили ее талию, она подумала, что никогда еще так не любила, никогда не была так счастлива и так напугана одновременно.
– А насчет школы, – она задумчиво смотрела куда-то вдаль, может, в свое прошлое, – не спеши, не торопи время, оно и так пролетит. Наслаждайся и радуйся, что пока можешь делать все, что пожелаешь, потому что каждый год прибавляет забот, так мне говорили. Чем старше ты становишься, тем больше у тебя дел и тем меньше свободного времени.
– Но я пойду в школу?
– Да, когда придет твое время, – задумчиво проговорила она, – может, уже в следующем году.
И стоя в чужом доме в обнимку с сыном, она впервые осознала, что время и правда пролетело, Ян уже не пускающий слюни малыш, которого можно таскать по миру как багаж, он вырос, он многое стал понимать, и с каждым годом будет понимать и замечать все больше. Смогу ли я скрыть от него то, что должно быть скрыто, подумала она, смогу ли дать то, что хочу дать? А что нужно ребенку? Семья и дом. И если первое она могла обеспечить, то пришло время позаботиться и о втором. Нам нужен дом, поняла она, из планов и фантазий это стало острой необходимостью. Через год ему в школу, и она сама говорила ему, что нужно знать границу между своей жизнью и общественной, ему нужно учиться, она не может таскать его и дальше из города в город, из страны в страну. Не может прежде всего потому, что любит и не желает ему такой жизни. Да и потом, простит ли он ее, если она сознательно лишит его шанса на нормальную жизнь? Ему ведь не только школа нужна, знания и документы можно получить тысячью разных способов, она уж это знала, но ему нужен опыт, нужны друзья, нужно учиться жить с такими же двуногими. Хотя бы для того, чтобы со временем сознательно их покинуть.
Будущее надвигалось на нее, напоминая, что всё есть последствия нашего выбора. Она свой сделала 5 лет назад, и теперь должна принимать всю ответственность своего решения. Надо купить дом, она купит, надо осесть, надо… что? Прекратить карьеру? Самым страшным было это. Или понимание того, что она к этому не готова. Нет, она не может бросить убивать, и не может продолжать жить прежней жизнью.
Значит, придется выбрать, шепнул голосок, придется бросить либо сына, либо свою тайную жизнь. И этот выбор она сделать не могла.
И о чем она думала тогда, в той дешевой гостинице в Сочи, когда вернулась и забрала колыбельку, вместо того, чтобы постучать в дверь и навсегда избавиться от ответственности? На что она надеялась? Это ведь не котенка завести, ребенок вырастет, ребенок станет задавать вопросы, ребенок потребует свое место под солнцем, а готова ли она ко всему этому? Нет. И если раньше ей удавалось совмещать невероятно трудные вещи – маленького ребенка, бесконечные переезды и тайные вылазки, то теперь, когда, казалось, все должно становиться легче, ведь Ян больше не малыш, все зашло в тупик. А играть две роли для собственного сына оказалось гораздо труднее, чем для всего мира, ведь в отличие от всех остальных людей он знает ее.
И именно поэтому она не могла даже допустить мысль, о том, что им придется расстаться, что она сможет его предать и бросить. Как можно бросить того, кого знаешь и любишь, того, кто любит и знает тебя. Она знает все его жесты, его любимые блюда, его интересы, даже его мысли она пока может знать, пока он не стал старше и не научился их скрывать, она знает каждую черточку на его лице, любит каждую ресничку, каждую клеточку этого маленького человечка. И он отвечает ей тем же, он знает ее настроение, он знает ее жесты и мимику, знает ее привычки. И, может, переходный возраст поставит крест на их теплой дружбе и нежной любви, но, черт возьми, даже тогда он будет знать ее, как она знает его. А люди не понимают, что порой знание это гораздо важнее любви. Потому что без него любая, даже самая сильная любовь обесценивается.
В тот день Фатима поняла две вещи: хочет она или нет, но придется купить где-то дом и начать жить нормальной жизнью, значит, не бросить Яна; и втрое – карьеру бросать она тоже не намерена, ее время еще не пришло, а значит, нужно продумать линию поведения, придумать новую легенду, уже не только для сына, но и для всех остальных. И у меня на это осталось меньше года, подумала Фатима, обнимая сына. А две недели спустя, как будто в подтверждение ее мыслей, она получила очень интересное предложение.
2
Из воспоминаний ее выдернул крик сына, а через секунду прямо ей в лицо полетела булочка. То ли белка так оголодала за зиму, то ли по этой дороге постоянно ходили люди, любящие ее угощать, но едва в руке Яна появилась булочка, как откуда-то из ветвей появилась и белка. Понюхав воздух крошечным носиком, она устремилась вниз по стволу, намереваясь принять угощение, но Ян явно не был к этому готов. Как только
