Я помог ему снять рубашку, медленно стянув ее с больной руки. Он с такой силой стиснул зубы, что я услышал, как они скрипнули. Он указывал мне, что делать, пока я нарезал корень и прикладывал к ране. Мне пришлось вернуться к ручью, чтобы принести еще. По счастью, его оказалось много, и я собрал неплохой урожай. Хитч лег на свою постель у огня, обложив гноящиеся раны кусками корня. Я не слишком-то верил, что он способен помочь. Разведчик прикрыл глаза и задремал, а я закончил с устройством лагеря и достал оленину. Она уже начинала портиться, так что я решил поджарить ее всю. Она шкворчала на огне, распространяя вокруг соблазнительный аромат мяса. Я поднял голову и посмотрел в темно-синее вечернее небо. Бегущие тучи скрывали первые звезды. Я надеялся, что этой ночью обойдется без дождя.
— Еда готова, — сообщил я, и Хитч открыл глаза.
Садиться сразу он не стал. Вместо этого он, один за другим, отлепил с руки и груди ломтики корня. Они отрывались с чмокающим звуком. Он медленно отклеивал их и выбрасывал в лес. Появляющиеся из-под них раны из опасно багровых сделались розовыми, опухоль заметно спала.
— Потрясающе! — выдохнул я.
— Поэтому это и называют магией, — ответил он.
Я протянул ему прутик с мясом, истекающим соком, а еще един взял себе.
— Как она тебя заполучила? — тихо спросил я.
Он едва заметно улыбнулся в свете костра.
— Из-за женщины, разумеется.
Я молча ждал продолжения.
Он отъел кусочек оленины, придерживая прутик, чтобы легче было кусать. Мясо вышло неплохим, сочным и ароматным, хотя и не слишком нежным. Я жевал, когда он наконец добавил:
— Я хотел ее. Не то чтобы мое желание имело какое-то значение. Она решила меня заполучить, а если женщина-спек чего-то хочет, она это имеет. Но она втравила меня в своего рода посвящение. Сначала — священный дым от костра, который она развела в маленькой хижине. Мы сидели там и дышали им. Потом она заставила меня жевать смолу какого-то дерева. И я… странствовал. Я что-то видел и был испытан. — Он ненадолго умолк, а потом сказал: — Мне не хочется об этом говорить. Кто готов признать, что познал пределы своей отваги? Когда меня спросили, хочу ли я жить, я сказал «да». И мне позволили. Сделав слугой магии.
Я проглотил свое мясо и взял новую палочку из огня.
— Ты знаешь, каково это, — заключил он, и это было не вопросом, а утверждением.
Мы проговорили всю ночь. Сперва лукавили и уклонялись от прямых ответов и признаний, но постепенно открыли друг другу свои истории. В чем-то они были похожи, а в чем-то разительно отличались. Я рассказал ему о том, как отец отдал меня Девара и как кидона послал меня сражаться с древесным стражем. О своей другой сущности, жившей и учившейся в мире снов. Дважды я запинался и почти что лгал ему. Я не хотел признавать, что любил древесную женщину и продолжаю ее любить и что именно я подал сигнал танцорам, посланным ею в Старый Тарес. Мановением руки я приказал им начать танец Пыли и этим движением предал всех, кто жил в столице. Из-за меня погибли сотни людей, но я нашел в себе силы признать свою вину перед лейтенантом Хитчем. Тот в ответ лишь пожал плечами.
— Это был не ты, Невер, а магия. Ты не можешь отвечать за то, что она заставляет тебя делать.
Я поморщился. Он сам многое мне доверил. Он совершал вещи, которых стыдился, но ничего столь же страшного. И тем не менее хотя я и не произнес этого вслух, я считал такие утверждения трусливыми.
— Я считаю, что должен противиться магии во имя своего народа, — только и сказал я.
— Правда? — еле слышно спросил он. — Ты считаешь, что гернийцы — важнейший народ в мире? Или это потому, что ты рожден гернийцем? А если бы ты появился на свет где-нибудь еще, считал бы ты своим долгом защищать интересы Гернии, чего бы это ни стоило другим народам?
— Я не вижу ничего плохого в том, чтобы быть патриотом. Я люблю мою страну и уважаю короля. Можем ли мы, солдаты, делать меньшее?
— Для солдата этого вполне достаточно. Вопросы возникают, когда мы становимся больше чем солдатами.
Я не стал нарушать тишину, обдумывая его слова. Неожиданно я понял.
— Ты делаешь вид, будто ты из простых, но это не так.
— Я ничего подобного и не утверждал.
— Но ты так разговариваешь. Иногда ты говоришь как безродный невежда, но я думаю, ты поступаешь так умышленно. А порой твои мысли звучат слишком четко и выразительно. Судя по всему, ты родился в знатной семье.
— И что с того?
— Зачем ты обманываешь людей?
Хитч дернул плечом, не поднимая на меня взгляда.
— А разве не так следует себя вести нам, разведчикам? Мы смешиваемся с толпой. Пересекаем границы. Живем не среди людей, а между ними.
— Ты хотел стать разведчиком? Не похоже, чтобы тебе нравилось то, что ты делаешь.
— А ты хотел стать солдатом? Передай мне еще мяса, пожалуйста.
Я протянул ему прутик с мясом.
— У меня не было выбора. Я второй сын, и такова моя судьба. — Я взял себе новую порцию мяса. — Но это не значит, что я не хотел стать солдатом. Наоборот, я всегда мечтал об этом.
— Ты взял честолюбивые замыслы отца и присвоил их как собственные мечты.
— Нет. Думаю, наши устремления совпали случайно, — пронес я твердо — возможно, чтобы скрыть неожиданные сомнения в правдивости своих слов.
— Значит, ты думал и о других путях в жизни. Поэт, инженер, гончар?
— Ни одно занятие не показалось мне более привлекательным, — твердо ответил я.
— Конечно не показалось, — согласился он.
— Чего ты от меня хочешь, Хитч? — сердито спросил я.
— Я? Ничего. Но тебе стоит беспокоиться не обо мне. — Он пошевелился и невольно застонал — его раны затягивались, но все еще причиняли ему боль. — Даже не знаю, зачем я тебя дразню. Послушай, Невер. Я про это кое-что знаю, но далеко не все. Возможно, я просто пытаюсь предложить тебе свое знание в обмен на твое. Давай я начну, а ты скажешь, насколько это расходится с тем, что известно тебе.
Я сдержанно кивнул и швырнул обглоданную веточку в огонь.
— Хорошо. — Он прочистил горло и рассмеялся — впервые искренне рассмеялся за все время нашего знакомства. — Проклятье, я чувствую себя мальчишкой, рассказывающим у костра страшилки. Какая-то часть меня не может отказаться от того, что я знал с детства. Она попросту не способна поверить в реальность происходящего, не говоря уже о том, что оно происходит со мной.
Мои плечи неожиданно расслабились.
— Именно это и тревожит меня больше всего, — тихо заметил я. — Когда я пытаюсь говорить об этом, меня считают безумцем. Мой отец пришел в ярость и пытался уморить меня голодом, чтобы доказать, что я вру.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
