Но кто ищет, тот всегда найдет. И его величество случай встретился с Кобзарем. Однажды он пришел в гости к своему однокласснику – сыну генерал-лейтенанта Кулябова, бывшего начальника интендантской службы Советских оккупационных войск в Берлине. Впервые Аркадий попал в огромную (по тем временам) квартиру на улице Воровского три года назад, приглашенный на обед как сосед по парте и вечный защитник Володи Кулябова от школьных драчунов. Переступив порог, мальчик долго не мог выговорить ни слова – так поразила его генеральская квартира-музей. Аркадий, который вместе с матерью занимал шестиметровую клетушку в большой коммунальной квартире, впервые увидел подобную роскошь. Над каждой дверью внутри и снаружи комнат висели огромные чучела голов животных, большинство которых или исчезли с лица континента, или их можно было увидеть только в зоопарках крупнейших столиц Европы. Головы с рогами были прикреплены к настенным подставкам, выглядевшим словно мемориальные доски на исторических зданиях. Золотые таблички с готическим шрифтом поясняли, где и когда данное животное было убито тем или иным германским кайзером. Аркадий сумел разобрать лишь даты, которые ему были знакомы по учебникам истории. Одну из комнат почти целиком занимал огромный белый рояль, облицованный, по словам хвастуна Владимира, «настоящей мамонтовой костью». На стенах висели старинные картины в огромных золоченых рамах. «Сколько же весит одна такая штука?!» К рамам также были прикреплены таблички с надписями и именами каких-то великих художников, о существовании которых Аркадий в то время не имел понятия. Шедевры мировой живописи теснились почти без просветов, и казалось, их развешивали строго по ранжиру: во всяком случае они, подобранные «по росту», походили на солдат в строю. Перед картинами у стен стояли, как часовые, напольные часы разной высоты с замысловатыми золотыми и серебряными украшениями в виде ангелов, нимф и различных животных. Вперемежку с напольными часами, буфетами и комодами, которые Владимир почему-то называл «булями», расположились внушительные мраморные статуэтки на замысловатых подставках.
Аркадий с открытым ртом и широко раскрытыми глазами обходил все это великолепие, ведомый Владимиром, который, как заправский гид в Эрмитаже, рассказывал о наиболее значительных «экспонатах» этого музея. Самый большой сюрприз ожидал Аркадия, когда ребята зашли в детскую комнату. Там в дальнем углу стоял огромный белый сундук, напоминающий саркофаг усопшего фараона. На крышке «саркофага» крупно и изящно сиял золотом вензель «H.G.».
– Герман Геринг, – с деланной небрежностью пояснил Владимир. Когда он открыл крышку сундука, Аркадий почти завопил от восторга. Внутри на деревянных полочках с ячейками, покрытыми красным бархатом, лежали немецкие солдатики – скорее, вся германская армия – от рядовых солдат до фельдмаршалов всех родов войск. Они отличались от отечественных оловянных солдатиков и материалом, и скрупулезностью исполнения, и, конечно, разнообразием. В последнем отделении сундука в идеальном порядке выстроились танки, пушки и самолеты с черными крестами на фюзеляжах. То, что предстало перед глазами мальчика, было настоящим чудом, игрушкой заморского принца. Аркадий как зачарованный смотрел на все это великолепие. Какие там картины, часы, «були» и прочие белые рояли! Наконец он смог выговорить:
– Геринг? При чем тут Геринг?
– Ты знаешь, – бойко затараторил Владимир, – в позапрошлом году в день моего рождения я проснулся и увидел перед собой напротив кровати выстроенные фашистские войска во главе вот с этим фельдмаршалом. – Владимир ткнул пальцем в фарфорового солдатика в мышиного цвета форме с красными лампасами и такого же цвета отворотами форменного френча, сжимающего в руке фельдмаршальский жезл. – Впереди стояли танки, позади войск были расставлены пушки и самолеты. Я думал, что все еще сплю. Я сначала не знал, что обозначает «H.G.». Потом из разговора папы с мамой я услышал, что этих солдатиков немецкие генералы подарили Герингу в день его рождения. Папа забрал этот сундук в одном из дворцов, где он коротко останавливался и который принадлежал самому Герингу.
В тот зимний вечер Аркадий совершил свое первое, но далеко не последнее воровство, за которое его никогда не мучили угрызения совести: один из солдатиков – летчик люфтваффе – незаметно перекочевал в его карман.
Володя «потери бойца» за прошедшие три года так и не заметил. Уж слишком много всего было набито в эту квартиру-музей, и мальчик постоянно наталкивался на что-то новое для него. В тот знаменательный для Аркадия день приятели просматривали увесистые кожаные альбомы с марками, которые Володя раскопал на антресолях дачи в Барвихе. Альбомы, очевидно, тоже были взяты в качестве «трофеев», как в то время называли всё вывезенное добро из оккупированной Германии. Аркадию бросилось в глаза, что в одном из альбомов на отдельной странице помещалась старая марка Британской Гвинеи, которая своей блеклой неприметностью выглядела совсем не на своем месте среди множества других ярких и живописных экземпляров.
Внезапно он вспомнил, что где-то уже видел этот тусклый профиль британской королевы и читал о подобной или очень похожей марке в каком-то журнале. Там, под фотографией марки, сообщалось, что она ранее находилась в коллекции известного берлинского филателиста и была безвозвратно утеряна во время Второй мировой войны. Марка была уникальна из-за какой-то ошибки типографии: то ли профиль королевы смотрел не в ту сторону, то ли на голове королевы отсутствовала венценосная корона, то ли количество зубцов не соответствовало стандартному числу.
Аркадий не стал делиться своими соображениями с Владимиром, а решил под тем или иным предлогом заполучить раритет. «Чем подцепить Володьку? – размышлял юный комбинатор. – У него всего до фига. А если чего нет, но хочется, – папочка из-под земли достанет. На марки ему вообще наплевать. Эх, нет у меня ничего такого, чему бы Володька завидовал…» Но очень скоро, повнимательнее присмотревшись к соседу по парте, Аркадий с радостью обнаружил, что ошибался. Одна вещь обладала в глазах Кулябова почти мистическим ореолом: «Щуров нож».
Щур обитал в одной из коммуналок с матерью, бабкой и двумя сестрами. Вернее, появлялся в промежутках между исчезновениями или отсидками. Эту мрачную личность и боялись, и жалели: хорошо ведь воевал, герой… Щур первый раз крепко сел перед войной; в 41-м выпросился в штрафной батальон и после безумного штурма очередной неодолимой высоты вместе с двумя уцелевшими товарищами был переведен в обычную часть. Почти прославился как военный разведчик, но сцепился с офицером и только чудом не загремел в штрафбат по второму разу. А в 46-м сержант Щуров, отмеченный боевыми наградами, тихо демобилизовался, чтобы… вернуться к прежнему образу жизни, который он очень любил. К маленькой семье Кобзарей у него было особое отношение: Роза Ефимовна как-то помогла Щуровой матери получить «аудиенцию» у «нужного человека» из своего подъезда. Уголовный Арбат знал, что Кобзари – «соседи Щура», хотя и живут в другом доме. По тем временам это была своего рода охранная грамота…
Когда Аркадию исполнилось лет двенадцать, Щур, расчувствовавшись в честь Дня Победы (из всех праздников он признавал только 9 мая), подарил мальчику нож, который прослужил ему всю войну. Ничего особенного – хороший самодельный нож с выкидным, похудевшим от многочисленных заточек лезвием и много претерпевшей рукоятью. Но это был нож-легенда! Аркадию завидовала вся шпана. Казалось, «Щуров нож» обладает магической властью возвысить своего хозяина над простыми смертными.
Володька Кулябов был не прочь возвыситься. Но как? Физически парень не был слабаком, но родители столь старательно ограждали его от «улицы» и нежелательных контактов, что он толком не умел ни отношения наладить со сверстниками, ни тем более разрешить – миром или силой – дворовый конфликт. А благодаря своей заносчивости он нажил врагов среди тех, кого считал ниже себя. Если бы не дружба с Аркадием, Кулябову пришлось бы несладко. Ах, если бы у него был…
Аркадий ждал, когда Владимир «созреет» и выразит свое желание. Вслух. Конечно, юный психолог не бездействовал; он избрал тактику, которую ученые люди окрестили «активно-выжидательной». Заветный ножичек мелькал в его руках чуть чаще, чем обычно. И вот благоприятный момент наступил.
Кобзарь только что помог другу выпутаться из очередной переделки, и приятели забежали к Кулябовым – перекусить и привести себя в порядок после баталии. Блаженно растянувшись на ковре в «детской», они поглощали бутерброды, запивая домашним квасом, и обсуждали планы на будущее. Володя из вежливости (для него это была китайская грамота) поинтересовался филателистическими успехами друга:
– А как твоя коллекция? Ты достал ту марку со слоном, о которой говорил в прошлую четверть?
