Он повесил свою сетку на большой гвоздь, что торчал из стены возле крыльца, и протянул Виктору руку. Рука была маленькой, сухой как пергаментная бумага, но рукопожатие — сильным, как и в старые добрые времена. Виктор обнял тренера, который теперь был на голову ниже его. В детстве он никогда не замечал, что Юрий Иванович был такого маленького роста. Русанов похлопал его по спине, мол, хватит телячьих нежностей.
— Ну чего, заходите, раз приехали, — сказал он, отставляя в сторону свой замок в виде палки, и, открыв дверь, первым зашёл в дом.
У Виктора приятно потеплело на душе. Русанов не только помнил его, но даже знал по имени-отчеству. Это было настолько удивительно, что захотелось спросить тренера, как он мог спустя почти тридцать лет помнить такие нюансы. Виктор, проходя по тёмному коридору, ощутил приятный запах детства. Всё было таким же, как и тогда. Низкий дверной проём, что приходилось нагибаться даже Русанову с его ростом. Знакомая с детства комната стала как будто меньше, чем раньше. Или в своих каменных джунглях они привыкли к квартирам большей площади, а раньше и здесь казалось просторно. Разулись. Настя выложила на стол привезённые сладости. Пряники, несколько пирожных к чаю, красную рыбку в вакууме — на случай, если будет желание сделать бутерброды. Русанов поставил старинный эмалированный чайник на двухкомфорочную газовую плиту, открыл вентиль на большом красном баллоне и, чиркнув спичкой, зажёг газ. Виктор присел на лавку возле стола и с интересом осматривался вокруг. За четверть века здесь ничего не изменилось. Сюда не пришли ни новые компьютеры с быстрым интернетом, ни «мерседесы» со встроенными экранами навигаторов — никаких новшеств. Те же коробки спичек вместо зажигалок, те же обычные лампочки вместо энергосберегающих. Даже старинный обтекаемый холодильник «Юрюзань», который открывался ручкой с защёлкой, на удивление мерно урчал. Если бы в 1983 Виктор, сидя на этой же самой лавке, с помощью Нуо перенесся бы в сегодня, то вряд ли заметил бы какие-то перемены.
Юрий Иванович придвинул стул, надел очки в большой роговой оправе, сел напротив и внимательно посмотрел на Виктора, словно хотел лучше его рассмотреть.
— Боксируешь? — внезапно спросил он.
— Да, иногда, — соврал Виктор.
Честнее было бы сказать «от случая к случаю» или «очень редко». Виктор совершенно не знал, что ещё сказать Юрию Ивановичу, а сам тот больше ничего не спрашивал.
— Можно мне глянуть на спортзал? — спросил Виктор.
— Пойдём, — Русанов встал и направился к выходу.
Здесь тоже ничего не изменилось. Виктор зашёл в большую комнату, где в детстве провёл столько времени, что помнил каждую трещинку на полу, каждый сучок на деревянных стенах. Ларь с инвентарём стоял на том же месте, что и раньше. Старый боксёрский мешок висел посреди комнаты, те же несколько пар старых перчаток — на стене. Ёкнуло, когда он увидел, что к ним добавилась его пара. Он с трепетом снял перчатки из синей кожи, такие родные. Попробовал надеть. Нет, теперь они были ему малы.
— Забирай, это твои, — сказал Юрий Иванович.
Стало ужасно стыдно. Виктор подошёл к тренеру, обнял и тихо произнёс:
— Спасибо вам, Юрий Иванович. Спасибо, что помогли мне стать мужчиной. Спасибо за всё. Простите, что тогда не оправдал ваших надежд.
— Из тебя можно было сделать неплохого бойца, — сказал Русанов. Было видно, что он тронут, хоть и старался не показывать этого. — Но ты выбрал другой путь. Витя, не всем быть спортсменами. Ты добился, чего хотел, это тоже важно. Вы же потом подружились с этим парнем, который тебя задирал?
— Да, мы до сих пор дружим, — ответил Виктор, чуть не сказав, что Сиплый даже спас ему жизнь.
— Это хорошо, — кивнул Русанов. — Дружба — это главное в жизни. К сожалению, нечасто люди дружат всю жизнь. Дружбу надо беречь, всегда ставя на первое место.
— Юрий Иванович, я удивлён, что вы помните меня даже по имени-отчеству. Так приятно.
— Да, я расскажу тебе кое-что, давно надо было, — сказал Русанов, потом посмотрел на Настю, молча стоящую около двери, как будто не решался при ней сказать что-то важное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— У меня от Насти секретов нет, — сказал Виктор, верно истолковав мысли Русанова.
— Пойдём в комнату тогда, — предложил тот. — Чайник, поди, вскипел. А перчатки забирай. На память.
Настя немного похозяйничала. Разложила угощение на большой тарелке, сделала бутерброды с лососем. Чай заваривать Русанов ей не позволил, заварил сам. Потом принёс и положил на стол большой фотоальбом в твёрдой бархатной обложке. Полистал его и, открыв, положил перед Виктором. Ткнул пальцем в старую, выцветшую чёрно-белую фотографию.
Виктор узнал сразу. На фотке стояли в обнимку его отец и Русанов. Они были совсем молодые, оба в милицейской форме. Потом ещё несколько знакомых фоток, видимо, сделанных примерно в одно время. Что-то похожее он видел дома у бабушки. Тогда он любил рассматривать фотографии родителей. У бабушки их было много, а когда он попал в детдом, у него оказалось всего несколько фоток. Все они до сих пор хранились у Виктора дома, но были настолько низкого качества, что лиц на них было почти не разобрать.
— Вы знали моего отца? — Виктор удивлённо поднял глаза на Русанова.
— Мы были друзьями и много времени проводили вместе, — произнёс он.
— Я знаю, что мой отец расследовал какое-то преступление и его застрелили, — сказал Виктор, — и маму тоже.
— Мы с ним вместе работали по этому делу. Твой отец был очень принципиальный. Его невозможно было купить. Твоих родителей застрелили прямо около моего дома. На этом месте, где сейчас стоит твоя машина. Я поклялся на могиле твоего отца, что пересажаю их всех.
— Да, я слышал, что всех потом посадили, — сказал Виктор. — Юрий Иванович, но почему вы не рассказали мне раньше? Если всё знали.
— Я хотел тебе рассказать, но когда ты вырастешь. Сначала ты был ещё ребёнком, а потом, когда отсюда уехал, я подумал, может, тебе не очень-то это и надо. Не все же хотят копаться в прошлом.
— А вы знаете, где похоронены мои родители?
— Как не знать, конечно, знаю.
— А мы можем съездить туда прямо сейчас?
На столе в фарфоровых чашках дымился нетронутый крепкий чай. Русанов встал и даже стал казаться моложе.
— Поехали, — сказал он.
Виктор стоял на могиле своих родителей в первый раз в жизни. Чувство стыда вперемешку с палитрой всевозможных других ощущений и эмоций переполняло его. Как так, что за столько лет он не соизволил ни разу сюда прийти?! Как так получилось, что кто-то другой ухаживал за могилкой?! Всё здесь было очень скромно, но сделано хорошо. Два металлических конусообразных памятника, железные овальные фотографии родителей выцвели, но всё равно обоих можно было узнать. Повсюду заросли высокой травы, но было видно, что могилка не заброшенная.
— Я весной был здесь, траву выдергал, — сказал Русанов, — но видишь, снова наросла.
— Юрий Иванович, я здесь всё сделаю, — словно оправдываясь, пообещал Виктор. — Всё облагорожу и памятники поставлю каменные. Я даже не знаю, как мне вас благодарить.
— Витя, памятник — это ведь не главное, — развёл руками Русанов. — Главное — хранить память.
Постояли, помолчали каждый о своём. Когда пришло время уезжать, Русанов сказал:
— Пусть девочка твоя в машине посидит пару минут. Нам надо по-мужски потолковать.
Настя кивнула и пошла к машине. Виктор вопросительно посмотрел на тренера.
— Витя, не знаю, стоит ли это говорить, но, пожалуй, скажу. Я сказал, что посадил всех, кто причастен к смерти твоих родителей, но это не так. От меня тогда ускользнул один молодой пацанчик. Сначала в армию ушёл, потом в Москву сбежал. У меня не было ничего на него, и на тот момент я его не тронул. Дело было уже закрыто, и я просто махнул на него рукой. Звали его Афанасьев Паша. Когда я уже был на пенсии, один человек перед смертью сказал мне, что именно Афанасьев застрелил твою мать. Никаких подтверждений, кроме его слов, у меня нет, но он был из тех людей, которые слов на ветер не бросают. Я навёл справки и узнал, что Афанасьев служит в КГБ, на Лубянке. Сейчас он, скорее всего, уже в генералах, и его не достать, но земля круглая. Каждому воздастся. Я подумал, что лучше тебе всё-таки это знать.
