Что-то скажут обо всем виденном американские, английские и французские газетчики?
Кстати, один из американских журналистов обратился на трибуне к очень популярному на западе Германии левому политическому деятелю с явно провокационным вопросом:
— Скажите, пожалуйста, когда предстоит штурм Западного Берлина?
— Ах, вы знаете, дорогой мой, — как можно небрежнее ответил тот, — у нас такая огромная программа, не знаем, как уложиться. Сейчас парад, после него футбольный матч Германия — Чехословакия на стадионе «Митте», потом ансамбль Моисеева в Трептов-парке и концерт польских детей в Панкове, потом соревнование атлетов… Вздохнуть некогда…
И огорошенный американец замолчал, поняв явную неуместность своего вопроса.
Колонны сменялись колоннами почти без пауз. Демонстрация длится уже четыре часа и займет, вероятно, еще не меньше трех.
Я покинул трибуну, чтобы походить среди народа, прислушаться к разговорам, присмотреться к лицам. Сегодня меня особенно интересовал неорганизованный зритель, берлинец-одиночка. Я хотел поговорить с человеком, жившим в одном из западных секторов. Но как его обнаружить в этом взбаламученном море восторга и волнения? Может быть, это он аплодирует безработным Рура, проходящим мимо трибун с поднятыми и сжатыми в кулак руками — приветствием «Рот фронт»?
Или, может быть, это он во весь голос кричит: «Хох!», видя проходящую колонну земли Бранденбургской с широким плакатом: «Мы — соседи поляков. Линия Одер — Нейсе — линия мира».
Или вот это он, заплаканный и счастливый, рукоплещет народным полицейским, несущим на своих плечах детей Рура?
Худенькие, бледные детишки взволнованы до крайности. Сейчас их проносят мимо трибун правительства. Восседая на крепких плечах народной полиции, они видят любимого президента.
Разве это не удивительно, не странно, не сказочно? Дети, привыкшие к мысли, что полиция существует лишь для избиения их родителей, с трудом осваиваются с новой мыслью, что бывает другая, своя полиция и что с этой своей полицией можно жить в мире и согласии.
Прошла колонна Саксонии-Ангальт. Юноши и девушки одеты в красные, желтые и черные костюмы — цвета национального флага.
Прошла колонна Тюрингии: машиностроители-металлурги комбината «Макс Хютте», оптики заводов Цейсса, студенты-горняки, спортсмены. Конца и краю нет народному потоку!
Только Москва, а за нею столицы народно-демократических стран могут так свободно и просто поднять на демонстрацию сто, двести тысяч, миллион, два миллиона человек, если угодно — всю страну сразу.
Германская демократическая республика выдержала сегодня сложнейший экзамен — она доказала всему миру, что ее правительство любимо народом и поддерживается им.
Не случайно сегодня так много горячих приветов демократической Корее и ее вождю Ким Ир Сену. Разделение Кореи на Север и Юг ощущается немцами так же остро, как и разделение Германии на Восток и Запад.
Колонны взывали:
«Да здравствует единая демократическая Корея!»
«Да здравствует единая демократическая Германия!»
Плакаты, карикатуры взывают: «Американцы, убирайтесь из Германии!»
И это не зря. Борьба за мир — это в сущности прежде всего борьба против американских империалистов, желающих поработить человечество и думающих, что человечество — стадо, которым можно управлять, щелкая бичом.
Я шел по Унтер-ден-Линден, по направлению к Бранденбургским воротам, и видел, как на пустырь перед зданием рейхстага сел геликоптер и из него вылез военный в американской форме. Чины народной полиции, стоявшие у Бранденбургских ворот, кивали на него и пересмеивались.
— Сегодня у американского коменданта много работы, — говорили они. — Так много, что, должно быть, и выпить некогда.
Они отлично знают, чем прославился этот американский генерал, который считается самым выдающимся коньячным чемпионом в Берлине: его никто не может перепить вот уже который год!
Я остановился у самой границы демократического и английского секторов. Десятки взрослых людей, отцы, матери, бабки, веселой гурьбой, оживленно беседуя, пешком возвращались в Шарлоттенбург. День окончательно распогодился, и люди пользовались солнцем.
Западноберлинские полицейские внимательно их оглядывали, но все же не находили подозрительными. Вот и еще семья — муж, жена и крохотная девочка с голубым воздушным шаром в руках. Шар явно приобретен в демократическом Берлине, ибо голубой цвет не в почете у англичан и американцев.
Довольные лица супругов радуют. Они явно не социалисты. Всего вероятнее, он владелец небольшого магазина: очень уж самодовольно и властно его лицо, очень уж он независимо минует полицейских. Что ему проблемы мира? Что ему демократия? А ведь пришел же, смотрите пожалуйста, на демонстрацию, да еще и жену в мехах и дочку-малютку привел! Значит, не поверил он американской провокации, не поверил тому, что сегодня, 28 мая, в Берлине прольется кровь молодых немцев.
Хотелось аплодировать этой буржуазной паре за их недоверие к американцам.
Вчера вечером немецкие друзья повели меня к Потсдамской площади, к самой границе с английским сектором. Мы остановились у киоска, торгующего цветами. Хозяйка его, немолодая женщина, видавшая и императора Вильгельма и Гитлера, сказала:
— Я много лет торгую цветами. Троица всегда очень хороший для нас праздник, но такой троицы, такой троицы я еще не видела! Скажите, господа, это будет так каждый год?
Эта маленькая торговка уже прославляла движение в пользу мира — и не только за прибыль, но и за радость, которую она успела получить в день слета, — и хотела, чтобы много лет так же успешно шли ее дела.
Стоя у цветочного киоска, мы наблюдали за противоположной стороной площади; она относится уже не к демократическому, а к западным секторам Берлина.
Несколько юношей и девушек, размахивая связками учебников, быстро и независимо прошли мимо западно-берлинского полицейского, даже как бы не замечая его, и завернули в какой-то переулок с развалинами домов, уже в демократическом секторе.
Спустя две-три минуты прошла девушка с пакетом в руках, похожая на приказчицу из магазина, несущую покупку. Следом за ней прошел, посвистывая, молодой рабочий с инструментом в руках. Все они, как мы заметили, неизменно заворачивали в переулок с развалинами.
— Пойдемте-ка туда и мы, — предложил я товарищам.
Было очень интересно проследить, что все эти люди делали среди развалин.
Хозяйка киоска заметила, прищурив один глаз:
— Это уже, кажется, десятая группа за сегодняшний вечер. Днем им проходить гораздо труднее.
Но пока мы идем к развалинам, стоит рассказать, что такое секторы Берлина.
Берлин, как уже говорилось, разделен на четыре сектора — демократический, английский, американский, французский.
В демократический сектор входит центр Берлина и его северо-восточная часть. Американцам достались западные кварталы города, кстати наиболее богатые.
Гуляя по улицам Берлина, вы, пожалуй, не сразу обратите внимание на то, что перешли из демократического сектора во французский, английский или американский. Небольшое объявление, вывешенное на степе пограничного дома или укрепленное на специальной стойке, гласит на нескольких языках: «Вы входите в американский сектор», или: «Здесь кончается английский сектор», или, наконец: «Здесь кончается демократический Берлин». Последняя надпись, как вы сами понимаете, относится к Восточному Берлину.
И вы замечаете, что полицейские в западных секторах одеты по-иному, что в витринах магазинов выставлены американские товары, что на перекрестках к вам пристают спекулянты валютой и торговцы наркотиками, что в кинотеатрах рекламируются американские фильмы о грабежах и убийцах.
Около ста тысяч берлинцев, живущих в западных секторах, работают в демократическом секторе, и это обстоятельство причиняет им немало хлопот. Западноберлинские власти отрицательно относятся к работе своих жителей в демократическом Берлине. Относятся отрицательно, обозлены, но терпят, ибо в западных секторах Берлина более двухсот пятидесяти тысяч безработных.
Подземная железная дорога беспрепятственно пробегает под всеми секторами, а электростанция одинаково обслуживает светом жителей всех секторов города, но… американцы сделали все возможное, чтобы усложнить жизнь берлинца. Они ввели в западных секторах свою валюту. Таким образом, работая в демократическом секторе и получая заработную плату восточными марками, вы не можете заплатить ими за квартиру, если живете в западной части города. Чтобы существовать, вам придется обменять восточные марки на западные.
Помимо денег, секторы отличаются еще и порядками. В западном секторе благополучно живут и здравствуют матерые фашисты и выходят книги и газеты, враждебно относящиеся к Советскому Союзу, там запрещены к продаже и распространению издания Восточного Берлина, из которых можно узнать о плодотворной созидательной работе демократического магистрата.
