— Это вас не касается! — оборвал его Медоваров.
— Зато вас касается, — мягко продолжал Борис Захарович. — Мне хочется, чтобы вы поняли. Я согласен с Серафимом Михайловичем, что мы с вами уже не встретимся ни в каком институте, ни на какой другой ответственной работе, где требуется светлый ум и чистое сердце. Но очень горько сознавать, что все это не произошло раньше, что потребовалась ваша глупейшая ошибка, связанная с нарушением — международных норм гостеприимства. Тут уж ваши заступники ничего не сделают. Побоятся.
Понурив голову, Толь Толич вышел из кабинета.
— Вот человек! — вздохнул Афанасий Гаврилович. — Никогда он не поймет своей вины и будет ссылаться на несчастную случайность.
Оставшись один, Набатников все еще продолжал думать о Медоварове. В какой-то мере он жертва — растерялся и вылетел на крутом повороте.
Он не понимал, что сейчас нельзя работать по старинке — посматривать на потолок и ждать указаний, что электронно-вычислительная машина не решает таких сложных и тонких задач, как подбор сотрудников, она не умеет отделить семена от плевел в науке, она не знает, кому можно доверить это священное дело.
У нашего парода большая и гордая душа. С каждым годом она раскрывается все шире и шире. В ней находится место и для близких друзей, и для тех, кто может быть другом. Но разве это понимает Медоваров? Так глубоко в нем укоренилась мания подозрительности, таким мохом обросло его сердце, куда нет доступа простым человеческим чувствам, что он, вероятно, до сих пор считает себя правым в грязненькой истории с магнитофоном. Ошибка это или недомыслие? Ни то, ни другое…
Афанасий Гаврилович не успел еще определить, чем был вызван проступок Медоварова, как пришлось столкнуться с новой неприятностью.
Предварительно постучавшись, в кабинет вошел немолодой человек в темно-синем костюме, с забинтованной шеей.
Он предъявил удостоверение органов государственной безопасности и сел в предложенное ему кресло.
— Извините, что отрываю вас от дел. Но я на минутку, — сказал он почти шепотом и, дотронувшись до бинта, улыбнулся. — Да вы и сами понимаете, какой я разговорчивый. Простыл в дороге.
— Не хотите ли горячего кофе? — предложил Афанасий Гаврилович.
— Благодарю вас, я уже лечился, — вежливо отказался гость и сразу же приступил к делу. — Мне поручено расследовать одну маленькую неприятность. Как вам известно, первый вариант «Униона» довольно широко использовался для исследования атмосферы. Работа эта не была секретной, однако в печати о ней не упоминалось.
— Насколько я знаю, ни в газетах, ни в журналах даже фотографий не было. Но это вполне естественно. «Унион» предполагалось модернизировать.
— К сожалению, после модернизации лишь отдельные элементы конструкции стали секретными. И ничего нет странного, что в редакции одного из научно-популярных журналов оказались эти фотографии.
Следователь выложил их на стол. Это были снимки иллюминаторов «Униона».
Набатников бегло взглянул на них.
— Ничего интересного. Не знаю, зачем они понадобились редакции? Впрочем, есть среди нашего брата один рекламист. Наверное, это окошки из «космической брони»? А кто снимал?
— Помощник фотолаборанта Семенюк.
— Аскольдик? — воскликнул Афанасий Гаврилович. — Имел честь недавно познакомиться.
— Он балуется кинокамерой, снимает девиц на пляже, и вдруг почему-то на пленке оказались вот эти кадры, — следователь положил руку на фотографии. Пока вам многое неясно, и я прилетел посоветоваться с вами. Как вы думаете, кого-нибудь, кроме вашего «рекламиста», могут заинтересовать эти снимки?
— Вряд ли. Но о чем речь? Редакция их не опубликовала…
— С вами я могу говорить откровенно, — перебил его следователь. — Мне нужен не только ваш совет, а я обязан предупредить, что копии снимков попали в чужие руки. Есть ли тут основания для опасений? Мне трудно судить, я не специалист в технике, но не считаете ли вы, что следует воздержаться от полета до внесения некоторой ясности в эти дела? — и он снова положил крепкую руку на фотографии.
Афанасий Гаврилович не мог не верить его открытому лицу, опыту, убежденности, всему, что было лучшего в этом человеке, но согласиться с ним не мог.
— Вы лучше меня знаете, что в чужие руки могут попасть и не такие снимки, — сказал Афанасий Гаврилович. — А что толку? Поймите меня, дорогой друг, я не вижу ни малейшей связи между предстоящим полетом «Униона» и случайными фотографиями, которые вряд ли будут попользованы. Возможно, я ошибаюсь, но переубедите меня…
— Я рад, что этого сейчас не потребуется. Ваши доводы более состоятельны, чем мои. Но разрешите несколько позже вернуться к этому вопросу.
Набатников проводил гостя и, вспомнив Медоварова, вздохнул. Какие же все-таки разные слова «подозрительность» и «подозрение». Сегодня он встретился и с тем и с другим. Не слишком ли этого много для профессора, которому положено заниматься высокой наукой — космическими: лучами и прочим. Но что поделаешь? Такова жизнь.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Об одной важной телеграмме, о случайности и необходимости, об успешном эксперименте профессора Набатникова и о том, как избежать лишних волнений.
Последние испытания «Униона» поколебали сомнения противников Пояркова. Да, действительно, газонаполненная летающая конструкция с реактивными двигателями может быть использована не только для исследования верхних слоев атмосферы, но и как средство воздушного транспорта. Кое-кто иронически улыбался. Помилуйте, дорогие друзья, но ведь это возврат к старому! Жесткий дирижабль Циолковского. Ну конечно, форма другая, двигатели более современные. Только в наш век, когда открыты принципиально новые пути в развитии транспортной авиации, когда существуют и конвертопланы, и турболеты, и даже проекты фотонной ракеты, как-то странно возвращаться к дирижаблю.
Сторонники Пояркова доказывали, что для трансатлантических перелетов реактивный дирижабль обладает существенными преимуществами перед всеми другими видами транспорта. Полет на нем абсолютно безопасен, он может садиться даже на воду. У него огромная грузоподъемность при малых эксплуатационных расходах.
Так говорили инженеры, экономисты, хозяйственники. И с этим нельзя было не согласиться. Но когда им стало известно, что «Унион» это не просто летающая лаборатория и тем более не дирижабль для перевозки людей и грузов, а нечто вроде космического корабля, то многое пожимали плечами. Такую махину отправить в космос? Здесь, наверное, без атомного горючего не обойдешься.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
