что победитель является исполнителем законов истории. Таким диалектическим мышлением были пропитаны старые большевики и такие теоретики марксизма, как Бухарин и пр. На областном уровне таких фанатиков не нашлось. Солженицын приводит пример бывшего секретаря одного из обкомов, Власова, которого он встретил в концлагере. В области предполагалось провести показательный процесс, центральной фигурой которого должен был быть этот Власов. Его арестовали, бесчеловечно пытали, но не смогли заставить играть ту роль, которая ему была задана. В лагерь его отправили, но процесс был им сорван. Солженицын думает, что на провинциальном уровне Власов был не единичной фигурой и что именно прагматизм таких Власовых и отсутствие у них слепой веры в коммунизм предотвратили расширение показательных процессов на всю страну и привели к их сворачиванию после трех московских процессов.
Летом 1938 года на место Ежова пришел Берия. К концу 1938 года Ежов был расстрелян. Такая частая смена руководства машиной террора легко объяснима: Сталин опасался накопления чрезмерной мощи в руках руководства
394
карательных органов — мавр должен был уйти, сделав свое дело, иначе он становится опасным. Один только земляк Сталина Берия продержался на этом посту целых 15 лет, пережив Сталина, но и в этом случае, как мы увидим, положение Берии стало очень шатким в последний год жизни Сталина. Поэтому есть вполне обоснованные предположения, что, опасаясь за свою жизнь, Берия пошел на крайнюю меру самозащиты — убил Сталина[10]. Но вернемся в 1930-е годы.
Помимо коммунистов, в 1930-е годы было уничтожено почти все духовенство, и количество действующих православных храмов, например, сократилось с 30 тысяч в 1929 году до нескольких сотен в 1939. Наряду с духовенством и религиозным активом уничтожено было большинство деятелей Союза воинствующих безбожников (СВБ), который нужен был Сталину при НЭПе, когда в стране легально существовали различные общественные организации, в числе которых формально был и СВБ, хотя на самом деле это была ударная команда большевистской партии. С ликвидацией НЭПа и перехода к поголовному уничтожению религий и духовенства в 1930-е годы нужда в каких-то псевдообщественных организациях на антирелигиозном фронте исчезла, организацию и ее деятелей, которые к тому же слишком много рассуждали и спорили, можно было «убрать». Параллельно проходила кровавая чистка в руководстве комсомола, тесно связанного с СВБ. Другой «корпорацией», которой у Сталина было еще больше оснований не доверять, чем компартии, были вооруженные силы. Командный состав состоял либо из дореволюционных генштабистов, завербованных в Красную армию Троцким в качестве военспецов под страхом расправы с родственниками, взятыми в заложники, либо из ветеранов Красной армии, получивших профессиональное образование уже после Гражданской войны в военных академиях, преподавателями в которых были те же царские офицеры. Ни у тех, ни у других не было оснований восторгаться сталинским режимом. У дореволюционных офицеров за редким исключением вообще не было идеологической привязанности к коммунизму,
395
а у их учеников — в прошлом романтиков коммунистического «светлого будущего» — теперь могло быть только чувство разочарования и горечи. Третьей категорией были комиссары, институт которых был введен Троцким с целью следить за военспецами, чтобы они не оказались предателями и не посмели бежать к белым. Но в течение последу тощих 20 лет сотрудничества первоначальное взаимное недоверие повыветрилось, и многие комиссары за эти годы получили офицерское военное образование, учась у тех же военспецов. Наконец не следует забывать, что в конце 1930-х годов еще значительно больше 60% населения были крестьянами, следовательно, на глазах большинства бойцов (как тогда назывались солдаты) происходили ужасы коллективизации и раскулачивания. а также искусственный голод 1932-1933 годов. При всем при этом вооруженные силы были вооружены! Естественно и логично, Сталин мог больше всего опасаться именно их, военного переворота. В этом и была логика его чистки вооруженных сил в 1937-1938 годах, унесшей в могилы и концлагеря более 50% кадровых офицеров и еще больший процент политкомиссаров; причем среди генералитета (в то время они назывались командармами, комдивами и т.д.) погибло в чистках до 80%, а из маршалов остались в живых лишь два опереточных маршала — Ворошилов и Буденный.
Все эти чистки проходили при поисках Сталиным союзов с теми или иными странами на Западе, чтобы не остаться в одиночестве в случае новой мировой войны, которой все сильнее пахло в Европе во второй половине 1930-х годов. Серьезные поиски союзников на Западе начались в 1934 году, в начале которого и со стороны Сталина, и со стороны Гитлера были сделаны намеки на возможность более близких отношений между ними, о чем уже говорилось выше. Затем в апреле происходят франко-советские переговоры о создании системы безопасности Восточной Европы с привлечением Германии, восточно-европейских и балтийских стран. Ни Германия, ни Польша на такой союз не согласились. Пришлось ограничиться франко-советским и советско-чехословацким договорами в 1935 году. Последний предусматривал вступление СССР в войну в случае нападения на Чехословакию при условии, что Франция тоже выступит в защиту Чехословакии.
396
У Франции были оборонные договоры фактически со всеми славянскими странами Европы. Но доверие Сталина к Франции и Англии сильно пошатнулось из-за их бездействия после введения германских войск в демилитаризованную Рейнскую область в 1936 году, в то время, как согласно Версальскому миру в ответ на такую акцию Франция и Англия должны были оказать решительное военное сопротивление Германии[11]. Сталин все более интересуется сближением с Германией, особенно после предательства Чехословакии западными союзниками на Мюнхенской конференции 1938 года.
Итак, мы видим некую сумасшедшую логику в сталинских чистках. Но внимательный читатель может с этим выводом не согласиться. «Как, — скажет он, — какая может быть логика в уничтожении военного командования накануне мировой войны, к которой, казалось бы, Сталин так усиленно готовился по крайней мере с 1928 года»?
Дело в том, что Сталин надеялся оставаться на первом этапе ожидавшейся мировой войны «нейтральным» наблюдателем, а не участником, и присоединиться позже к побеждающей стороне, чтобы пожать лавры так, как ему удастся сделать в отношении Японии. В своих расчетах Сталин чуть не просчитался. Из всех западных дипломатов Сталину удалось убедить в легитимности показательных процессов и их приговоров лишь американского посла Дэйвиса. Немецкий посол Шуленбург был до того возмущен беззаконностью процессов, что запретил членам своего дипкорпуса посещать сессии суда. Вся некоммунистическая печать Европы резко осудила процессы, а британский премьер-министр заявил в парламенте, что они решительно испортили советско-британские отношения. Даже официальный орган гитлеровских нацистов газета «Фелькише Беобахтер» писала: «Теперь и у
397
великих демократий глаза открылись». Идеологически адекватной была лишь реакция органа итальянских фашистов «Пополо
