В Курске полиция прежде обходилась городу в 20 тыс. руб. в год, новая милиция будет стоить 300 тыс. Городскую управу пополнили демократическими гласными, первое заседание длилось 7 часов, не дотерпели дослушать доклад бухгалтера и постановили повысить жалованье служащим на 130 тыс., шестая часть бюджета.
* * *
Даже крупная культурная Рига наводнена самозванцами: все действуют от каких-то будто бы общественных организаций, производят «сборы» денег, вещей, обыски в домах – и с угрозами отказываются предъявлять документы.
* * *
Порядки в екатеринбургской тюрьме. Привратник не вооружён. Камеры не запираются. Арестанты из окон ведут разговоры с прохожими. Завели себе перочинные и сапожные ножи, открыто играют в карты. Празднуют свадьбу со спиртными напитками. Следователя сопровождают криками и бранью.
А то – бунт, захватили винтовки, убили надзирателя. Их требование: «отменить стеснительные меры, унижающие достоинство». Приехавшие начальник милиции и уездный комиссар взывают к их «революционной совести». Арестанты в ответ им хохочут и высмеивают на тюремном жаргоне.
* * *
В ташкентской газете была набрана статья с резкими нападками на председателя совета рабочих депутатов. Он распорядился разбросать набор. Номер вышел с белым пятном, озаглавленным: «Свобода печати».
* * *
На минералводских курортах ещё с весны – небывалое стечение публики, возникла жилищная нехватка. Местные ещё вполне спокойны, неспокойны только петербургские, пережившие революцию. Они приезжают с семьями, среди них всё чаще – известные лица. Собираются группами, обсуждают политические события: «Когда же это кончится?»
* * *
В Хвалынске Саратовской губернии появилось пятеро солдат, объявили себя уполномоченными петроградского Совета рабочих депутатов. В воскресенье 23 апреля они арестовали председателя уездной земской управы Баумана, прогрессивного деятеля, привели его на митинг, где толпа, подожжённая ими же, кричала: «Убить его!» Под конвоем его отправили в арестантское помещение, по пути толкали, били по голове, плевали в него.
На другой день так же арестовали, издевались и водили по городу, но ещё и с барабанным боем, – городского голову Клюхина, тоже прогрессиста, члена управы Белякова и гласного Платонова. Обыватели плакали, что полиция упразднена.
Хотели арестовать и воинского начальника – но не допустили стоящие в Хвалынске солдаты.
* * *
26 апреля в Екатеринбурге остановился на днёвку проходящий на фронт эшелон с тысячей солдат-сибиряков. Сперва они строем с красным знаменем пошли на Верхне-Исетскую площадь. Потом стали расходиться по городу, везде сбивая магазинные вывески с гербами. В зале городской думы выдирали царские портреты из рам, заодно и портреты городских голов. Чугунный бюст Александра II выбросили на улицу, там разбили о мостовую в осколки. Служащие городской управы разбежались. На плотине солдаты никак не могли сорвать с памятников бюсты Петра I (основателя горного дела на Урале) и Екатерины I (основательницы города). Тогда пошли в мастерские, добыли инструменты. Туда же отнесли снятые бюсты и разбили их под паровым молотом. В музее уральского общества любителей естествознания – уничтожили статуи и портреты семьи Романовых. К солдатам примкнула толпа любопытных. Сделали попытки свернуть памятник Александру II на Кафедральной площади, но неудачно. Тогда на монумент надели рогожу. С проходящих чиновников срывали фуражки и уничтожали кокарды. Магазины закрылись. С рынка исчезли и торговцы и покупатели. Заводы стали бросать работу. Около памятника под рогожей – до вечера шли митинги.
* * *
В Троицке (челябинском) в день празднования 1 мая толпа разгромила винный склад на 40 тыс. вёдер, и перепилась. Безпорядки длились 3 дня, умерло от перепоя 150 человек.
* * *
В Саратове ещё в начале апреля, при начавшейся погоне за спиртным, войска несколько суток разбивали, разливали и спускали в канализацию пиво из бочек, десятки тысяч вёдер.
Но 25 апреля после митинга с революционными лозунгами толпа с участием солдат и под руководством освобождённых уголовников двинулась грабить винные склады, гастрономические магазины, затем и лавки. На улицах появилось много пьяных. Караулы, посылаемые на охрану, напивались вслед за громилами. В одном складе пиво стало затоплять подвал – солдаты пили его пригоршнями. Там же почему-то хранились и бутылки с купоросным маслом, некоторые хватали бутылки, вливали жидкость в рот, обжигались, отравлялись.
26 апреля погром продолжался. Из уничтожаемого склада при гостинице «Россия» разлитое красное вино текло на улицу. Солдаты и босяки припадали к винным лужам и пили. Пожарные перекачивали вино из бочек в канализационные люки. Из Саратова пьяное движение перебросилось в слободу Покровскую.
Только на третий день погром был остановлен, до винокуренных заводов не допустила охрана.
Через неделю такое же повторилось и в Самаре, с убытком на миллион рублей.
* * *
В имение Шереметьевой, 7 вёрст от Мценска, ворвалась расквартированная рядом рота, начала обыск (владелицы не было дома, она – в воронежском имении). Не нашли ничего, кроме старинного оружия, но стали громить винный погреб. Вся рота перепилась, и во главе её два прапорщика тоже напились до безчувствия. Пьяные солдаты пошли сообщать в бараки полка, что ещё много осталось вина. А во Мценске расквартировано два запасных полка, они хлынули за вином с котелками, чайниками, вёдрами – офицеры не могли их остановить.
Это было 26 апреля. В имении перебывало 20 тысяч солдат, допивали вино и грабили. К ним присоединялись толпы соседних крестьян. Солдаты, посланные на подавление, тоже присоединялись к громилам. В дальнейших поисках толпы разделились и пошли громить винокуренные заводы Селезнёва (3 версты от города). Там часть спирта успели выпустить до их прихода, остальной захватила пятитысячная толпа, пила, набирала в посуду, уносила с собой. В конце разгрома имение Селезнёва и завод подожгли.
Жители Мценска – в страхе: близ города огромные зарева, по городу бродят пьяные солдаты с винтовками и кинжалами, поставленные патрули безсильны. В бараках валяются замертво пьяные, некоторые умирают от отравления. До рассвета на улицах пьяные крики и гармошки.
На другой день солдаты отправились громить ближние заводы Кашеварова и Куроедовой – но там весь спирт уже был выпущен, и погромное движение остановилось. Более отдалённые от Мценска заводы охранялись конными артиллеристами, присланными из Орла, но в сам Мценск их не послали из опасения, что возникнет столкновение с мценским гарнизоном.
Все семь вёрст от имения Шереметьевой до Мценска усеяны обрывками французских книг, журналов, разорванных ковров, тканей, кожаной мебельной обивки (солдаты тащили и бросали по дороге). От французской библиотеки, занимавшей несколько комнат, – на месте одни разорванные листы. Пять роялей и пианино разбиты вдребезги. Уничтожена картинная галерея, где были оригиналы итальянских мастеров, – изрезанные холсты, разбитые рамы. Битые зеркала. В оранжереях всё потоптано. Разворовано два полных амбара семян. Но никто не убит, управляющего только душили.
* * *
2 мая Кострома согласилась признавать распоряжения Временного правительства.
* * *
4 мая сгорела половина Барнаула, 26 улиц центральной части.
* * *Чужим добром – подноси ведром!* * *
168
Ленин репетирует с помощниками, как отстаивать на суде особняк Кшесинской.Долго маячивший по газетам мелким шрифтом иск Кшесинской о выселении большевиков из особняка – наконец вот назначен к слушанью завтра, в камере мирового судьи Чистосердова. Что успел предусмотреть сноровистый Козловский – иск расплылся по нескольким ответчикам: и ЦК, и ПК (хотя его тут нет), и клуб солдатских организаций (хотя он тут никогда не заседал), и отдельно студент Агабабов (ему будет удобно защищаться), и кандидат прав Ульянов (а он отказался принять повестку, поскольку в особняке не проживает), – и ещё затягивали, чтобы предъявили иск броневому дивизиону, и даже скородельную вывеску его повесили на решётке, – но суд признал, что дивизион уже ушёл.
Благодаря стольким ответчикам – можно было и защитников выставить нескольких против одного Хесина, поверенного Кшесинской, – в несколько глоток легче переговорить. Это будет, конечно, неизнуримый «Меч» Козловский от ЦК, необузданный Саркис Богдатьев от ПК и он же от солдатского клуба, третьим – Агабабов, а ещё придумали и так, что жена Богдатьева в начале заседания добровольно заявит себя в качестве ответчика как глава «агитаторской коллегии»: та тоже помещается в доме Кшесинской и выселением были бы нарушены её интересы.
