запирали на ночь; менее ценные — захвачены из витрины.
Серебро оказалось все в целости. Общая сумма похищенного была заявлена Гордоном в пятьсот тысяч рублей.
По просьбе полиции ограбленный ювелир вскоре представил подробнейшую спецификацию пропавших вещей. В ней не только были перечислены все пропавшие ценности, не только был указан точный вес металла и камней каждого из них, но весьма искусно были воспроизведены и соответствующие рисунки. На большинстве вещей имелись отметки «З. Г.». Это клеймо принадлежало мастеру Гутману, обычно работавшему на Гордона и имевшему крупное ювелирное дело в Голландии.
С представленной описи были сняты во множестве копии и фотографические снимки, которые полиция немедленно разослала по всем банкам, ломбардам и крупным ювелирным магазинам не только обеих столиц, но и всей России.
Подробный осмотр разграбленного магазина не дал почти ничего.
Единственно, что можно было с некоторой вероятностью предположить — это что кража была делом рук воров либо варшавских, либо южных. Дерзость преступления, быстрота исполнения и качество оставленных на месте преступления дорогих инструментов наводили на эту мысль. Варшавские воры и южные, часто армяне и греки, схожи по своей работе, по степени предприимчивости, масштабу и дорогостоящему оборудованию их воровского арсенала, но в то же время различны по психологии: варшавский вор при наличии веских улик перестает отпираться, южный же — особенно грек — будучи приперт к стенке уликами, все же продолжает упорно отрицать свою вину, возводя это бесцельное запирательство в своеобразную систему.
Полиция принялась рьяно за дело. Десятки агентов были разбросаны по Петербургу, ведя наблюдение как за Александровским рынком, так и за прочими обычными местами сбыта краденого. Немало людей дежурило по трактирам, по греческим кухмистерским и польским столовым. Но воры с вещами как в воду канули. Единственно, что удалось установить этими наблюдениями — это отрывочные слухи о том, что «греки хорошо заработали у Гордона». Проходили недели, но ни банки, ни ломбарды, несмотря на крупную награду, обещанную Гордоном за указания, не давали никаких сведений.
Чиновнику К., о котором я упоминал уже в деле об убийстве Тиме, было поручено и дело Гордона. Промучившись тщетно с месяц, он расстроенный явился ко мне за советом.
— Попробуйте, — сказал я ему, — позондировать почву в Южной России. Раз ходят слухи, что тут орудовали греки, то попытайтесь поискать в Ростове-на-Дону, в Кишиневе, в Одессе — в этих излюбленных центрах преступного мира юга России.
К. так и сделал, и позднее, раскрыв эту кражу, он мне подробно рассказал о своих южных похождениях и преследованиях «преступных сынов прекрасной Эллады».
Начал он с Ростова. Обследовав местных ювелиров и ломбарды и не найдя ничего, он принялся за банки, которые давали ссуды под обеспечение драгоценностей. Но и эти поиски не увенчались успехом.
После Ростова К. принялся за Кишинев, но и тут счастье не улыбнулось ему. Наконец он перенес свою деятельность в Одессу.
И тут, при осмотре залогов в городском ломбарде, К. наткнулся на ряд вещей, несомненно принадлежащих Гордону. Кем-то были заложены два кольца с бриллиантами, золотой портсигар и толстая золотая цепь. Эти вещи, заложенные под одну квитанцию, носили на себе отметку «З. Г.» и числились в представленной Гордоном описи, копией которой был, конечно, снабжен и К. При этом открытии администрация ломбарда, своевременно уведомленная, пришла в замешательство и принялась отговариваться случайным недосмотром. Во время этих препирательств К. заметил, что местный оценщик все как-то вертится вокруг него, словно хочет что-то сказать. К. состроил ему обнадеживающую, поощрительную улыбку, и, ободренный ею, оценщик уловил минуту и шепнул:
— Вы в какой гостинице стоите?
К. так же тихо назвал свою гостиницу.
— Ужо я к вам вечерком наведаюсь! — и с этими словами оценщик деловито принялся пощелкивать на счетах.
К. был сильно заинтригован и с нетерпением принялся ждать визита. Поздно вечером, в одиннадцатом часу, послышался робкий стук в дверь и в номер вошел оценщик. Держал он себя сначала неуверенно и даже робко, но К. быстро обворожил его своей простотой и приветливостью.
— Ну и жарища же! — сказал оценщик, усаживаясь в кресло.
— Одиннадцатый час вечера, а душно, словно в полдень!
— И не говорите! — отвечал К. — Особенно мне, петербуржцу, не привыкшему к югу, — просто невмоготу!
— А вы постоянно изволите жить в Питере?
— Постоянно, я ведь служу там.
— При сыскной полиции состоите?
— Да, я чиновник сыскной полиции.
— Так, так! Хорошее, интересное дело.
— Да, ничего. Пожаловаться не могу.
— А много ли изволите получать жалованья?
— Какое там. Всего три тысячи в год. Впрочем, вы ведь человек посторонний, скрываться от вас не буду: кой-какие доходишки имею.
— Ну, известное дело! Без этого нельзя, — поощрительно сказал повеселевший оценщик.
— А по какому делу, позвольте вас спросить, вы ко мне пожаловали?
— У меня к вам дело немалое и серьезное. Да только, знаете ли, как-то всухую плохо беседовать. Позвольте вас попотчевать ужином и винцом, за стаканом ловчее нам будет разговаривать.
— Что же? Я и в самом деле проголодался, давайте поедим и выпьем! Только угощенья мне не надо: закажем, что каждый хочет, и заплатим всякий за себя.
— Да что там говорить, велик расход, подумаешь! Впрочем, как хотите.
После нескольких рюмок водки оценщик заговорил:
— Сегодня мне в ломбарде неловко было с вами говорить — уж больно много было народу: тут и члены правления, и директора.
А все же по вашему делу я мог бы помочь. Конечно, ломбард случайно промигал и принял ворованные вещи. Ведь в каждом деле бывают ошибки. Но ежели бы он и известил полицию, то какая бы от этого выгода была вам и мне? А награда обещана большая! Так и в бумаге сказано.
— Да, двадцать тысяч рублей! — сказал со вздохом К.
— Вот видите, какие деньжищи! — и оценщик залпом выпил стакан мадеры. — Стало быть, ежели мы с вами откроем вора, то и награда будет не ломбарду, а нам. Я вам все это прямо говорю, так как худого здесь ничего нет; я в этом деле не причастен, конечно, но раз помогу вам в вашей работе, стало быть, половина награды по
