Дуэльные события уже врывались в литературные занятия. Секундант д'Антеса настойчивыми записками требовал подчинения дуэльному кодексу.
Но с обычной закономерностью своей творческой воли, быть может, еще более проясненной мыслью о смертельной опасности, Пушкин спокойно и уверенно продолжал свою текущую кабинетную работу.
Он читал, выбирал материалы для «Современника», вел письменные переговоры с новым сотрудником. «После чаю много писал», — отмечено в заметках Жуковского; это следует понимать не буквально, а лишь как указание на довольно длительные утренние занятия Пушкина в день дуэли. Они продолжались два-три часа. По некоторым косвенным данным и прямым свидетельствам поэта мы можем восстановить общий ход его последней работы.
Нужно полагать, что ежедневная газета была, по обыкновению, прочитана в то утро Пушкиным. Как писатель, редактор и участник официальной жизни Петербурга, он должен был следить за «Северной пчелой», на столбцах которой нередко упоминалось его имя.
В день 27 января газета Булгарина, как всегда, представляла довольно тусклый материал, приспособленный к бесцветным казенным интересам монархической столицы. Но несколько заметок в отделе «Новости заграничные» могли обратить на себя внимание Пушкина.
«Вчера в 11 часов утра, — сообщалось из Страсбурга, — происходил на одном острову Рейна поединок между полковником Тальяндье и эскадронным командиром Паркеном. Выбор оружия был предоставлен жребию; они сражались на шпагах. Паркен был ранен».
В день предстоящей дуэли заметка эта, естественно, могла заинтересовать поэта.
В тридцатые годы он, как известно, читал Сен-Симона, выписывал книги о нем, отчеркивал на полях поражавшие его положения сенсимонизма. Вот почему в круг его внимания могло попасть и следующее сообщение из Парижа:
«Глава Сен-Симонистской школы отец Анфантен возвратился в Париж из путешествия своего по востоку, где, кажется, он немногих успел обратить к своему учению».
Наконец, среди заграничных известий была напечатана и последняя парижская новость, не лишенная политического интереса:
«Сегодня начинается здесь продажа с публичного торга библиотеки герцогини Беррийской».
В петербургском свете было известно, что противник Пушкина Жорж д'Антес был преданным сторонником герцогини Беррийской, числился в составе ее пажей, принимал участие в ее заговорах. Газета лишний раз свидетельствовала об окончательном проигрыше политического дела герцогини.
В отделе внутренних известий одесская корреспонденция сообщала, что «английский посланник отправился на этой неделе, на пароходе, в Англию». Речь шла о знакомом Пушкина по петербургскому дипломатическому корпусу представителе Великобритании лорде Дэраме. Это маленький комментарий к истории отпевания Пушкина: среди посланников, ставших у гроба поэта, не было представителя Англии. Оказывается, он незадолго перед тем выехал из Петербурга.
Наконец, в отделе «Русская история» газета печатала статью Павла Свиньина «Жизнь Петра Великого в новой своей столице». В отрывке говорится о смутных событиях 1706 года на Волге, Дону и Яике и о подавлении стрелецкого бунта в Астрахани фельдмаршалом Шереметьевым. Если Пушкин успел прочесть эту статью, она явилась последним изученным им источником к его истории Петра.
Утренняя газета прочитана. Небольшой лист «Северной пчелы» отложен в сторону. Через три дня точно такая же страница оповестит на своих столбцах: «Сегодня, 29 января, в 3-м часу пополудни литература русская понесла невознаградимую потерю. Александр Сергеевич Пушкин, по кратковременных страданиях телесных, оставил юдольную сию обитель»…
Между тем записки из французского посольства от секунданта его противника прерывают утреннюю работу Пушкина. «Готовый явиться на место встречи, Жорж де Геккерн торопит вас подчиниться правилам»… Не без раздражения Пушкин набрасывает свой ответ д'Аршиаку.
Но эти дуэльные переговоры не отрывают его от главной работы. Только что вышел четвертый том «Современника». Журнал понемногу рос и улучшался. В отделе поэзии появилось несколько замечательных стихотворений, «присланных из Германии», за подписью Ф. Т., т. е. Тютчева.
Душа моя — Элизиум теней,Теней безмолвных, светлых и прекрасных…
Но отдел прозы был почти целиком занят одной «Капитанской дочкой».
В печати находился пятый том «Современника». Эта первая книжка на 1837 год отвечала самым строгим требованиям. В стихотворном отделе — Баратынский, Жуковский, Языков и Козлов. В прозе — путевые заметки Александра Тургенева о Риме, Веймаре, Лондоне и Париже; критический труд Вяземского, новая повесть Одоевского, отрывок из рукописи Карамзина.
Но необходимо было и далее оживлять журнал, разнообразить его содержание, возбуждать новые темы, откликаться на крупнейшие события научной и художественной современности, вводить в умственный оборот русских читателей замечательные явления западноевропейского искусства. Накануне ночью, на балу у Разумовских, уже в полном разгаре приготовлений к дуэли, в напряженных поисках секунданта, между двумя беседами с д'Аршиаком, уже представляющим официально д'Антеса, и Медженисом, приглашенным поэтом в свидетели, — Пушкин не оставлял мыслей о своем журнале.
«Именно в последний разговор мой с Пушкиным 26 января на бале у гр. Разумовской, — сообщал Вяземский, — просил он меня написать к П. Н. Козловскому и напомнить ему об обещанной статье для „Современника“».
Речь шла о статье научного содержания — по животрепещущему вопросу о паровых машинах. Автор сообщил впоследствии о своих редакционных переговорах с поэтом. Они бросают свет на принципы журнальной работы Пушкина, и в частности на его стремление развить самостоятельную научную журналистику в России.
«Когда незабвенный издатель „Современника“ убеждал меня быть сотрудником в этом журнале, я представлял ему, без всякой лицемерной скромности, сколько сухие статьи мои долженствовали казаться неуместными в периодических листах, одной легкой литературе посвященных. Не так думал Пушкин: он говорил, что иногда случалось ему читать в некоторых из наших журналов полезные статьи о науках естественных, переведенные из иностранных журналов или книг; но что переводы в таком государстве, где люди образованные, которым „Современник“ особенно посвящен, сами могут прибегать к оригиналам, всегда казались ему какой-то бедною заплатою, не заменяющей недостатка собственного упражнения в науках. — Не так думали и его продолжатели, которые мне благосклонно сообщили, что одно из последних желаний покойного было исполнение моего обещания: доставить в „Современник“ статью о теории паровых машин…»
Одной из постоянных забот Пушкина-журналиста было ознакомление русского читателя с крупными явлениями европейской литературы, почему-либо не замеченными у нас. Через «Современник» он хотел провести в круг читаемых у нас авторов любимого им Барри Корнуоля. Плетнев сообщил ему о желании писательницы Ишимовой сотрудничать в «Современнике». «Не согласитесь ли вы перевести несколько из его (Барри Корнуоля) драматических очерков?» — писал Пушкин 25 января Ишимовой.
Письмо это, отправленное, очевидно, городской почтой, было получено адресатом на следующий день.
26 января Ишимова извещала Пушкина о своем полном согласии принять его предложение и приглашала его зайти к ней на другой день для окончательных переговоров. Письмо это было, вероятно, получено Пушкиным утром 27 января. Не имея возможности зайти в этот день к Ишимовой, он решил закончить дело о переводе Барри Корнуоля заочно.
Очевидно, прежде чем завершить переговоры, Пушкин решил еще раз проверить литературные способности приглашаемой им сотрудницы. Он раскрыл ее «Историю России в рассказах для детей».
Синяя книжка с узорной рамкой вокруг титула представляла собою новинку. В то время из пяти или шести томов первого издания успели выйти только один-два.[85] Очерк главнейших исторических событий России излагался здесь по Карамзину, но в простом и общепонятном изложении. Рассказ был выдержан в патриотическом и верноподданном тоне, почтительном к дворянству и хвалебном к династии. Но сжатость языка, отчетливость построения и непринужденная разговорность изложения сообщали этому первому опыту популярной истории черты занимательной живости. Год спустя издатели «Современника» — Жуковский и Вяземский — свидетельствовали, что слог Ишимовой необыкновенно нравился Пушкину. Не приходится сомневаться в искренности последней пушкинской похвалы: «Вот как надобно писать»…[86]
Пушкин утверждается в своем решении принять Ишимову в сотрудницы «Современника». Он разыскивает на своих полках антологию современных английских поэтов, изданную в Париже в 1829 году. Среди четырех авторов здесь был представлен и Барри Корнуоль. Таков был псевдоним Бриана Уоллера Проктора, поэта и драматурга, стремившегося создать новый жанр коротких и трагически напряженных сцен на основе изучения драматургов елизаветинской эпохи и новеллистов итальянского Возрождения.
