На этом падение колосса не завершилось. Лишенная брони, башня вновь стала тем, чем фактически являлась – древней подводной лодкой, – и покатилась по перевалу дальше, набирая разгон и раскатисто грохоча на ухабах. Торчащая прежде на лодочном корпусе рубка, которую строители крепости переоборудовали под балкон для стрелков, была смята многотонным снарядом дальнобоя-исполина. И теперь ничто не мешало этому катку кувыркаться по склону с невиданной для такой махины легкостью.
Вышло бы очень кстати, попадись ей навстречу идущие на приступ враги. Но, увы, те еще не перебрались через ров, и потому башня не нанесла им никакого урона. Напротив, после своего падения она оказала южанам еще одну неоценимую услугу. Докатившись до рва, громадина с разгона ухнула в него севернее возводимой строймастерами переправы. Диаметр башни оказался чуть меньше ширины траншеи и чуть больше ее глубины. И когда вздыбленная от толчка махины земля осыпалась, мы глядели лишь на торчащий изо рва покатый и усеянный вмятинами башенный бок. Который с нашей наблюдательной точки напоминал широкий – метров шестьдесят или даже семьдесят – горбатый мост.
И этот мост был замечен не только нами. Не прошло и полминуты после его возникновения, как над мачтой одного из стоящих в резерве штурмовиков взметнулся яркий вымпел. Но не с гербом Владычицы Льдов, а с изображением двух перекрещенных лопат. Что означает этот сигнал, я понял, когда все двенадцать роющихся в траншее строймастеров выбрались обратно на берег и, развернувшись, дружно покатили в тыл. Туда, где находилась ставка адмирала Чарльза.
– Надо срочно что-то делать!.. – Падение башни также всполошило Тамбурини-младшего и вновь заставило его вспомнить о священном долге табуита. – Нам надо как-то помочь братьям! Нельзя просто сидеть и смотреть, как они гибнут! Каждая минута нашего бездействия, возможно, убивает кого-то из наших близких друзей! Хватит выжидать! Потому что это!.. это!..
Он, вероятно, хотел сказать «Это – трусость!». Но вперивший в него грозный взор Сандаварг дал понять, чтобы парень хорошенько подумал, прежде чем договорить свою фразу. Дарио молчаливый намек северянина понял и остерегся продолжать. А тот отвернулся от новобранца и посмотрел на меня. Правда, уже не грозно, а с вопросительным выжиданием. Это тоже был намек, но на сей раз он был адресован мне, и вряд ли кто-то еще мог догадаться, что за ним кроется.
А крылось тут вот что. После того как селадор Левчев показал мне утром на карте скалу-«башмак» и мы продолжили путь, на мостик поднялся Убби, с которым мы провели важное для всех нас оперативное совещание. Оно касалось не столько нападения южан на Гексатурм, сколько того, каким образом нам соблюсти теперь наш контракт. Тот самый контракт, который был заключен между нами и гранд-селадором накануне этого рейса. И никто другой из моей команды, кроме Сандаварга, не мог помочь мне разрешить этот щекотливый вопрос.
– По-моему, все здесь совершенно очевидно, – начал я, убедившись, что нас никто не может подслушать. – Наш парень умен как энциклопедия, но стоит ему увидеть то, что творится в крепости, и он, ручаюсь, опять впадет в героическое безрассудство. А оно у него, сам знаешь, не чета твоему безрассудству. Если тебе оно обычно помогает, то Дарио – точно погубит. И что из этого следует?
– Если папаша парня выживет в заварухе, а он – нет, то всем нам очень и очень не поздоровится, – догадался Убби, вполне способный предсказать развитие грядущих событий.
– Может, и поздоровится, а Тамбурини-старший даже нас поймет и простит, – подсластил я пилюлю, но не настолько, чтобы она перестала горчить. – Но осадок у него на душе все равно останется. И тогда о нашей дружбе с орденом придется навсегда забыть.
– Что верно, то верно, загрызи тебя пес. – Убби нахмурился. – Ты-то со своей бандой это как-нибудь переживешь. Но я дружу с орденом уже десяток лет, и для меня ссора с ним – несмываемый позор до самой смерти. А ссора из-за гибели сына главы ордена – вдвойне заслуженный несмываемый позор. Мы поклялись присматривать за парнем и в итоге не сдержали клятву… За такое с меня спросит не только орден, но и мои братья-северяне. И что я им на это отвечу?
– Но если мы просто свяжем Дарио по рукам и ногам, запрем его в трюме, – продолжал я, – а потом удерем подальше от Гексатурма и станем выжидать, чем закончится война, это тоже обернется для нас проблемами. Само собой, не такими катастрофическими, как в первом случае. Но и не теми, от которых можно будет взять и отмахнуться.
– Если гранд-селадор погибнет, а его сын останется в живых, – вновь взялся рассуждать Сандаварг, – он непременно спросит нас, почему мы трусливо сбежали с поля боя и ничего не предприняли для спасения его отца. А перед этим парень разболтает о нашем постыдном бегстве на всю Атлантику. И тогда мне придется найти и убить его, потому что никому не дозволено называть Убби Сандаварга трусом. И каков тогда смысл увозить Тамбурини-младшего от смерти, если после этого он сам будет искать встречи с братом Ярнклотом?
– Возможно, если дела у табуитов пойдут хуже некуда и Гексатурм падет, есть смысл рискнуть спасти обоих Тамбурини, – предложил я компромиссный выход из нашего нелегкого морального тупика. – Но не бросаться очертя голову в битву с адмиралом Дирбонтом, в которой у нас нет ни единого шанса выжить, а попытаться сначала влиться в состав его эскадры. И уже потом, заполучив себе такое прикрытие, решать, как быть дальше.
– Либо ты, Проныра, повредился рассудком, либо я чересчур туп, но что-то у меня не получается врубиться в твой гениальный план, – заметил северянин, наморщив лоб. – Так что ты, смотри, поаккуратнее! Обозвать меня тупым совсем не то, что трусом, но проделывать такое на людях я бы тебе очень не советовал.
– Гениальности в моем плане не больше, чем в других авантюрах, которые мы с тобой успели провернуть, – ответил я, пропустив слова крепыша-коротыша мимо ушей. За время, что мы с ним были знакомы, он ежедневно стращал меня всевозможными членовредительствами, но пока не привел в исполнение ни одну свою угрозу. Впрочем, в случае с Убби не было гарантии, что такой день никогда не настанет. – Будет здорово, если Гексатурм выстоит. Однако, судя по тому кошмару, что мы видели, я не стал бы делать на это ставку. Едва стены крепости падут, армада Дирбонта и Кавалькада ворвутся в нее, а затем – и в Червоточину, после чего там разразится грандиозная неразбериха. В которой мы могли бы выдать себя за южан, благо нынче «Гольфстрим» почти неотличим от их техники. Осталось лишь навесить на него немного камуфляжной мишуры, что завалялась у нас в трюме среди трофеев, и дело сделано.
– Ты полагаешь, в суматохе у нас появится шанс добраться первыми до храма Чистого Пламени, чтобы вывезти оттуда гранд-селадора и всех, кого он еще захочет спасти?
– У нас будет такой шанс, если в Гексатурме «Гольфстрим» ничто не задержит. Ну а нет – уйдем в глубь Червоточины той тропой, по какой в Гексатурм поставляется вода. Все равно бежать обратно в Атлантику, когда на ее восточной половине хозяйничают и эскадра Владычицы, и Кавалькада, нам категорически противопоказано…
Вот почему сейчас, когда скорое падение Гексатурма не вызывало сомнений и Дарио снова заговорил о долге табуита и самопожертвовании, Убби своим красноречивым взглядом дал мне понять, что пока селадоры не наделали глупостей, самое время посвятить их в наш план.
Я не возражал. И, оставив Малабониту следить за развитием событий, велел остальным наблюдателям вернуться на «Гольфстрим», сказав им, что у меня есть идея, как помочь защитникам крепости. Тамбурини-младший и прочие, естественно, не возражали и поползли обратно, к ведущей на скальную вершину нашей импровизированной лестнице.
Спустившись с мачты, монахи застали де Бодье за странным занятием. Он цеплял к подъемному тросу мачты новенький флаг, взятый из груды отбитых нами у Кавалькады трофеев. На флаге красовался герб Владычицы Льдов – синий щит с белой волнистой линией. Точно такой же, судя по испачканным в краске рукам Гуго, был уже наскоро нарисован им на обоих наших бортах. Так, как я и приказал ему, прежде чем мы отправились созерцать битву. Помимо флага и гербов механик заодно поменял название истребителя, прикрепив на носу справа и слева поверх старого имени листы жести с новым: «Мицар».
Взято оно было, естественно, не с бухты-барахты. Именно так назывался один из известных мне истребителей, который патрулировал подступы к Фолклендскому разлому на юго-западе Атлантики. И который, как я предполагал, не должен был сейчас здесь находиться. А даже и участвуй он в осаде, вряд ли в пыли и суматохе южане обратят внимание на два одинаковых бронеката. Тем более что я не планировал кидаться в гущу битвы, врываясь в Гексатурм вместе с ударными дивизионами Дирбонта, а, напротив, был намерен держаться подальше от них.
