Пальцы на мгновенье застыли, пробыли без движения несколько секунд, затем продолжили свой путь вниз по позвоночнику.
– От того, какая именно между ними сцепка. Она просчитывается специальной формулой, регулирующей взаимодействие течения времени.
– Это сложная формула?
– Очень.
– Но ее можно изменить?
Я осторожно подняла голову и посмотрела в его лицо, затаив дыхание.
Дрейк лежал, не открывая глаз, и улыбался.
– Скажи, тебя всегда с самого утра посещают глобальные мысли?
– Нет, не всегда…
Красивое лицо довольного мужчины, от которого неизменно перехватывало дыхание, а в голову лезли греховные мысли. Взгляд смеющихся серо-голубых глаз из-под век.
– Я понял, о чем ты хочешь попросить меня. Решилась?
– Да.
– Молодец. Не забудь показать ей осенний парк и городской центр «Сфера».
Выдох от облечения. Я обожала его. До умопомрачения.
– Не забуду. – Прошептала тихо, погладила его лицо ладонью и коснулась губ, вложив в нежнейший поцелуй столько любви и благодарности, сколько была способна. Дрейк шумно втянул воздух, сдерживая растущее возбуждение.
– Так вот, значит, как из мужчин вьют веревки…
– Нет, их еще вьют с помощью ежедневной заботы, внимания, обожания, ласки… – Я нежно прикусила его нижнюю губу и едва не застонала от наслаждения, когда сильные руки затянули меня поверх мужского тела и сжали ягодицы. – С помощью завтраков в постель, понимания, окружения любовью…
Слова кончились, стоило горячему пенису прижаться к пульсирующей промежности.
Вспоминая об утренней сцене, я снова вспыхнула и почувствовала, что низ живота наполнился теплом.
Стоп, срочно расслабиться и переключиться. Впереди довольно сложный разговор, и потребуется предельная собранность. Спокойствие, глубокий вдох… еще один…
Дрейк по моей просьбе изменил формулу – начиная с этого дня, время в обоих мирах потекло с одинаковой скоростью, и сутки в Нордейле стали равны суткам в родном мире. Удобно, непривычно и немного страшно. Придется многое пересмотреть и переучиться. Но овчинка стоила выделки; с мамой давно стоило поговорить.
На кухне зашумел чайник. В раковину полилась вода.
Пора.
Дождавшись, когда завтрак завершится, я привела ее в спальню и усадила на кровать.
– Динка, ты зачем меня сюда привела? – Мама, одетая в домашний халат, улыбалась и немного нервничала. – Хочешь посекретничать?
– Хочу.
Я плотно закрыла дверь, подошла к окну и задернула занавески.
Так будет проще воспринимать.
На секунду прикрыла глаза и сконцентрировала внутреннюю силу. Теперь это давалось легко, без усилий. По комнате медленно начали расходиться невидимые круги, воздух задрожал.
Все получится просто и легко. Потому что теперь я умею…
Мама повозилась на кровати и едва заметно вздрогнула, когда мой голос зазвучал вновь – теперь в нем были новые, необычные ноты, спокойные и певучие.
– Сейчас,… – сорвавшись с губ, слова материализовывались в символы, сплетались из искорок и проникали в окружающее пространство, – …я расскажу тебе одну историю. От начала и до конца. Ты поверишь каждому ее слову и воспримешь все новое без удивления, без шока и стресса, ты окунешься в новый загадочный мир и захочешь увидеть его своими глазами.
Предметы в полутемной комнате замерцали, очертания смазались, сделались неточными. Возникла невидимая связь со Вселенной, единение, гармония, тишина.
Как это приятно, ощущать силу, пользоваться ей.
– Ты готова?
Она медленно кивнула, завороженная.
* * *
– Значит, ты все-таки, особенная… А я ведь… верила…
Ее глаза беспомощно и растерянно оглядывали незнакомую улицу – снег на тротуарах, стройный ряд изогнутых фонарных столбов, витрины магазинов, идущих навстречу людей.
Это был странный день. Радостный и странный.
С того самого момента, как я перенесла маму в Нордейл, где, несмотря на мои программирующие сознание слова, ей потребовалось около получаса чтобы подняться с лавочки и сделать первый шаг по незнакомой парковой дорожке, я рассказывала, рассказывала и рассказывала.
Все, что знала об Уровнях и их устройстве, об этом городе, о языке, о людях, о местной валюте, о Комиссии, Рассказывала о первом прыжке в парк и собственной панике от обнаружения паранормальных способностей. О том, как за мной прислали в книжный магазин мужчину на машине, потому что захотели поговорить. О новом Начальнике, новой работе, обучении, первых шагах…
Об отношениях с Учителем я пока умалчивала. Время этой темы еще придет.
Понадобился не один час, чтобы объяснить такие сложные темы, как взаимодействие и остановка времени при прыжках, отсутствии в этом мире рождаемости и старения, измененные механизмы поведения общества. И еще столько же, чтобы, осторожно выбирая слова, поведать о коллегах и собственной специализации, (не стоило маме знать об опасностях, войне, рисках, и уж тем более, о моей недавней гибели), показать собственный дом, позволить полностью осмотреть его, познакомиться с каждой деталью, представить Клэр…
Все это время, глядя на ее лицо, я чувствовала себя странно. Трепетно, гордо, радостно, но странно.
Она здесь. В Нордейле. Со мной.
Чтобы не перегрузить ошалевшее от обилия новой информации мамино сознание, я говорила мягко и по большей части кратко, внимательно наблюдая за ее реакциями.
Мама молчала. Иногда что-то спрашивала. Лицо ее было бледным, а глаза блестели.
Она за несколько часов узнала то, на что мне понадобилось полгода. Могло быть и хуже.
– Ты подумаешь?
Мы гуляли по городу целый день. Мимо чистых скверов, припорошенных снегом машин, высоких светящихся небоскребов, уютных кафе, магазинов. И разговаривали. Когда первичный шок схлынул, вопросов появилось бессчетное множество, и на каждый маме хотелось знать ответ. Как я хожу на работу, сколько зарабатываю, дорого ли здесь жить, действительно ли люди забывают, откуда пришли и правда ли, что никто ничего не помнит о детях?
– Правда, мам. Правда. Но они от этого не страдают. Нельзя сожалеть о том, чего не помнишь.
Еще дома, перед тем, как прыгать, я коснулась маминого сознания, закладывая новую установку – помнить все, невзирая на изменение обстановки; я не могла допустить того, чтобы она забыла. Меня, дом, свой мир… Сколько на это требовалось времени другим людям, я не знала, но рисковать не собиралась.
