не было ничего, кроме жесткой деревянной койки, стола, стула и маленького окна, что больше смахивало на зарешеченную дыру в стене. Из него едва лился свет, медленно скользящий по каменному полу блеклыми лучами.
Вскоре Тейвон начал думать, что про него либо напрочь забыли, либо сочли мертвым — за дверью стояла гробовая тишина, никто даже ни разу не прошел мимо. В голове и на душе было совершенно пусто, словно из Тейвона вытрясли все, что у него было. Он понимал, что должен быть голоден, но голода не чувствовал — о себе напоминала лишь тупая боль от раны на груди и цепкий предательский холод, от которого ни капельки не спасал убогий плащ, наброшенный на голое тело.
И пустота. Она грозилась свести Тейвона с ума — он снова и снова пытался нащупать в глубине себя эту ниточку, что связывала его с человеком, которого он никогда не видел, но любил, как родного брата, и каждый раз бился головой о грубый камень реальности.
Джеррета больше не было.
Тейвон не помнил, чем он пытался занять себя, когда за дверью его тюрьмы наконец-то раздались шаги. Он ожидал, что к нему может нагрянуть кто угодно — Ингерда, Лукеллес, в крайнем случае Ремора…
Но никак не хидьясский наемник.
Тут Тейвон поймал себя на мысли, что южанину, должно быть, приказано проводить его к кому-то, но наемник вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он с хозяйским самодовольным видом взял стул, поставил его рядом с узкой койкой Тейвона и уселся на него, скрестив длинные ноги в мягких кожаных сапогах. Все это время он не сводил глаз с лица Тейвона, наблюдая за его реакцией. Тейвон старался не выказывать своего беспокойства, хотя предчувствия не предвещали ему ничего хорошего.
— Мьеня зовут Флавио, — Представился наемник, изучая Тейвона пристальным взглядом темно-карих глаз, — Я пришел поговорить с вами о вашем будущем.
Тейвон немало удивился такому повороту, но на деле лишь усмехнулся:
— А разве оно у меня есть?
— Благодаря мнье — да. — Последовал незамедлительный ответ.
Тейвон вопросительно вздернул бровь, после чего Флавио счел нужным пояснить:
— Я спрятал вас здьесь, чтобы о вас никто нье вспомнил. Как видите, пока это работает.
— И зачем же я вам? — Подозрительно склонил голову Тейвон.
— Сейчас всье должны поверить в вашу смьерть, — Флавио исподлобья посмотрел на него, — Только так вы можете выиграть врьемя.
— Время для чего?
— Для возвращения вашьего трона, — Ответил наемник таким тоном, словно он разговаривал с несмышленым ребенком.
— А что, Ингерда теперь захотела править от моего имени? — Усмехнулся Тейвон.
Флавио шутку не принял.
— Она мьертва, — Сообщил он, — И это сделал я. Осознанно. Для вас.
Ему пора бы было перестать удивляться всему, что происходит в этих стенах, но это известие привело Тейвона в ступор. Нет, он не почувствовал ни боли, ни досады — не было даже грусти, но удивление себя ждать не заставило.
И все-таки Тейвону показалось, что его водят за нос. Личная собачонка Ингерды не могла ее укусить! Южанин был слишком подозрительной личностью, чтобы ему верить, поэтому Тейвон, подозрительно сощурившись, спросил:
— И почему я должен верить какому-то наемнику? Какая вам выгода сажать на трон меня?
— Я знал, что так просто вы мнье нье поверите, — Флавио улыбнулся, — Но я на вашьей стороне.
— Пустые слова, — Отмахнулся Тейвон.
Флавио подался ближе, глаза его слегка сверкнули, словно наполнившись азартом, и он заговорил:
— Aonaarei ya eot etyau. Эти слова уже что-то значат, вьерно?
“Aonaarei ya eot etyau” — “свята жизнь, пройденная дважды”, если дословно переводить с древнекирацийского. Эта фраза была прямой цитатой из основного писания Двух Лиц, которое обязательно преподавали ветувьярам. Ее знали либо очень начитанные священники вроде Геллиуса, либо…
На священника Флавио похож не был.
— Я вьетувьяр, — Заявил наемник.
— Ингерда тоже им была, — Возразил Тейвон, — Но это не поставило нас на одну сторону.
В какие интриги собирался втянуть его этот загадочный южанин? Тейвон вдруг почувствовал себя наивным ребенком и дряхлым стариком одновременно — его хотели обмануть или им хотели воспользоваться?
— Вы можете нье верить мне, — Флавио сцепил пальцы в замок, — Но я спас вас от смьерти и убил вашего главного врага.
— А перед этим вы служили ей, — Напомнил Тейвон, — Что вам помешает так же убить и меня?
— Вам я служить нье собираюсь, — Взгляд южанина сделался ледяным, — Я лишь хочу видеть вас на троне Кирации и могу оказать вам в этом посильную помощь.
— Хорошо, пусть так, — Кивнул Тейвон, — Но зачем вам это? Насколько мне известно, наемники ничего не делают по доброте душевной.
Флавио потупил голову, тяжело вздыхая. Неужели Тейвону удалось загнать его в угол?
Наемник явно сражался с желанием сказать правду или промолчать. Кажется, первое в нем все-таки победило:
— Ладно, я нье простой наемник, — Словно оправдываясь, затараторил он. И почему все южане говорили так быстро? — Ньет, я, конечно, наемник, а вот мой вьетувьяр… Он был в совете Хидьяса.
— И что это меняет? — Настороженно спросил Тейвон.
— Для вас — многое, — Отозвался Флавио с прежним самодовольным видом, — Хидьяс примет сторону Кирации в войне против Зиеконской империи. Но если на троне будьет господин Лукеллес, никакой войны и нье последует. Он просто отдаст корону имперцам.
Все понятно — южане вели какие-то свои игры и захотели впутать в это еще и Тейвона. Но был ли у него выбор?
— Ваш ветувьяр плетет какие-то интриги, — Выдохнул он, — С чего я должен в них участвовать?
— Я уже никогда нье узнаю, о чем думал Кастил, — С сожалением заверил Флавио, — Я делаю лишь то, что мнье сказали, но со своей стороны обещаю, что мое герцогство будет вам союзником. Но только вам, а не имперскому ставленнику.
Тейвон крепко задумался. Все это подозрительно походило на хорошо спланированную ловушку, но у него не было выбора. Если он хотел вернуть Кирацию и свой трон, нужно было хвататься за любую — а уж тем более, за единственную — возможность. И все-таки прежде, чем согласиться, он зачем-то задал еще один вопрос:
— Ваш ветувьяр мертв?
Тейвон никогда не говорил о Джеррете в прошедшем времени и, наверное, еще не скоро сможет к этому привыкнуть, но Флавио сказал. Это не могло ничего не значить.
— Кастил покончил с собой. Еще сьекунда, и я бы нье смог вернуться, но он оставил мьеня жить.
То, как это было сказано, не оставило у Тейвона никаких сомнений — когда-то давно Флавио чувствовал то же самое, что чувствует сейчас он. Сейчас он привык,
