попавшегося
Слам – доля добычи
Слам на крючка – взятка
Слам на ключа – взятка на долю следственного пристава
Smasher – человек, пускающий в обращение фальшивые деньги
Союзник – соучастник в так называемой наперсточной игре, который, разыгрывая роль совершенно постороннего человека, завлекает в нее других, не подозревающих тут никакого плутовства
Соря, бабки – деньги
Спурить, пропулить – продать краденую вещь
Срубил шмель да выначил скуржаную лоханку – вытащил кошелек с деньгами и серебряную табакерку
Стрема – будь осторожнее, смотрят
Стрема, стремит михлютка – осторожней, жандарм глядит
Стриканцы – ножницы
Струканцы, веснухи – часы золотые
Стырить – украсть, стянуть
Стрела – казак
Талыгай – военный
Темный глаз есть – есть фальшивый паспорт
Темный глаз липовый – фальшивый паспорт
Теплуха – шуба
Тонкие проволоки – длиннорукие воры, искусно залезающие в карманы
Трекать – толкать в давке
Трекнуться – оглянуться невпопад, вынимая вещь из кармана
Трока – три рубля
Трясогузка – горничная
Уборка, халтура – похороны
У Гришки есть бирка – у Гришки есть паспорт
Усыпать зведами стекло – разбить стекло в окне
Ухнуть, ухрять – ускакать на извозчике, который заодно с вором
Ухрял было, с бутырем справился, да стрела подоспела и облопался – ушел было, с городовым справился, да подоспел казак и схватил
Ухрялон, вечер, что ли? – Ускакал он на извозчике вчера вечером?
Фараон, паук – полицейский
Финалы – ассигнации
Финал, шмука, лопатка – бумажник
Фомка – небольшой лом, чем свертывают замок
Халдыговина – конно-железная дорога
Хам, халдей, Алешка, денщик – лакей
Хвастун – человек, крадущий что-либо из лавки под видом покупки
Хвостик – трехмесячное заключение
Хер – пьяный, хмельной
Ходить Жохом – без денег, быть в нужде
Ходить по музыке – заниматься воровством
Хрять – бежать
Черная Мария – тележка, на которой привозят в тюрьму преступников
Что стырил? – Что украл?
Шатун – винный погреб
Ширман – карман
Шифтан – армяк
Шкеры – панталоны
Шмель, шишка – кошелек с деньгами
Ел миноги – наказан плетьми
Яманный – негодный, нехороший
Я правлю три рыжика, он четыре колеса кладет – я прошу три червонца, он дает четыре целковых
Записано Михаилом Шевляковым со слов Ивана Путилина
По рассказам бывшего начальника санкт-петербургской сыскной полиции И. Д. Путилина
Дореформенная полиция
Дореформенная полиция, по словам Путилина, была курьезна. Иван Дмитриевич знал ее хорошо, так как в ее составе начал свою деятельность. Продолжительное время служил он квартальным в самом бойком – Апраксинском – околотке и долго пребывал под начальством знаменитого Шерстобитова, когда-то наводившего страх и ужас на обывателей своего участка и в особенности на так называемый подпольный элемент. Шерстобитов пользовался славой искусного сыщика, и в уголовной хронике Петербурга имя его занимало видное место…
Нрав всякого полицейского прежних времен был необычайно крут. Будто нарочно, словно на подбор, полиция набиралась из людей грубых, деспотичных, жестоких и непременно тяжелых на руку. В квартале царил самосуд безапелляционный. От пристава до последнего будочника включительно всякий полицейский считал себя «властью» и на основании этого безнаказанно тяготел над обывательскими затылком и карманом.
Нрав всякого полицейского прежних времен был необычайно крут. Будто нарочно, словно на подбор, полиция набиралась из людей грубых, деспотичных, жестоких и непременно тяжелых на руку.
На первых порах своей службы Путилин проявил было гуманное обращение с посетителями «полицейского дома», но своевременно был предупрежден начальством, внушительно заметившим ему:
– Бей, ежели не хочешь быть битым!
Новички недоумевали, но, будучи в небольшом чине, протестовать не осмеливались.
«Начальство» так мотивировало необходимость кулачной расправы:
– Кулак – это вожжи. Распусти их, и лошади выйдут из повиновения. Отмени сегодня кулак, и завтра тебя будет бить первый встречный. Нас только потому и боятся, что мы можем всякому в любое время рыло на сторону свернуть, а не будь этой привилегии – в грош бы нас не стали ценить, тогда как теперь ценят целковыми.
Последняя фраза имеет глубокий смысл. Действительно, в старину обыватели оценивали работу полиции денежными знаками. Взяточничество было развито до крайних пределов. Взятки брались открыто, бесцеремонно и почти официально. Без приношения никто не смел появляться в квартале, зная заранее, что даром ему ничего не сделают.
Относительно приношений предусмотрительные полицейские придерживались такого мнения: «Копи денежку на черный день. Служба шаткая, положение скверное, доверия никакого. Уволят, и пропал, коли не будет сбережений. Ведь после полицейской службы никакой другой не найдешь, поэтому заблаговременно и следует запасаться тем, “чем люди живы бывают”».
В этом сказывался весь полицейский с неизбежным «черным днем». Свою службу он не осмеливался называть беспорочной и поэтому никогда не рассчитывал на долгодействие своего мундира. Он ежедневно ожидал увольнения, темным пятном ложившегося на всю его жизнь. У отставного полицейского уже не могло быть никакой служебной перспективы. Для него все потеряно, ему не поручат никакой должности, не дадут никакого заработка, инстинктивно опасаясь его. Всякий рассуждал так: «От такого “искусившегося” человека можно ожидать всего».
Вот какова была репутация всего состава дореформенной полиции, о которой, слава богу, остались лишь только смутные воспоминания.
Путилин уморительно рассказывал, как в старое время в квартале производился обыск вора, пойманного с поличным.
Являются понятые, потерпевший.
– Ах ты, негодяй! – грозно набрасывается на мошенника некий пристав. – Воровать?! Я тебя в остроге сгною!.. В Сибирь законопачу! Каторжной работой замучу! Я тебе покажу!!! Эй, сторожа, обыскать его!
Ловкие и привычные держиморды с опереточным рвением накидываются на преступника и начинают шарить в его карманах, но после тщательного обыска у заведомого вора ничего не находится. Сторожа успевают искусно перегрузить из его карманов в свои все, что могло бы послужить уликой.
Потерпевший удивленно пожимает плечами, вор же принимает победоносный вид.
Пристав выдерживает томительную паузу, уничтожающим взглядом смеривает с головы до ног потерпевшего и спрашивает его, отчеканивая каждое слово:
– Вы продолжаете поддерживать обвинение?
– Конечно… но странно… куда он успел спрятать… я видел собственными глазами…
– Гм… но мне еще страннее, как вы решаетесь обзывать поносным именем того, который перед правосудием оказывается невиновным?
– Но ведь я собственными…
– Ах, что вы меня уверяете! – нетерпеливо перебивает пристав оторопевшего заявителя. – Мало ли что может показаться! Вон мне тоже показалось, что ваше заявление правдоподобно… Я вам должен заметить раз и навсегда, что в моем околотке воровства не существует. Однако я должен снять с вас показания и обнаружить на всякий случай вашу личность. Потрудитесь пройти ко мне в кабинет.
В кабинете разговор был другого рода.
– Ты оклеветал невинного человека, – мгновенно менял тон пристав. – Он тебе этого не простит. Ты надругался над его честью и за это жестоко поплатишься…
– Но я могу принять присягу!
– Кто твоей присяге поверит? Она будет так же вероятна, как вероятен этот вор. Ты скандалист, ты бунтовщик, тебе место в Сибири! Ты бесчестишь
