В камере за решеткой на полу, превратившемся в сплошной слой нечистот, сидело существо, меньше всего напоминающее человека. Оно прикрывало черной лапой отвыкшие от света глаза и силилось подняться с пола. Но голос, осипший и потерявший звучность, оставался голосом сказителя.
— Ээтгон?.. Ты долго шел. Но все равно, спасибо.
Ээтгон шагнул к решетке, бешено рванул ее. Почему-то ему казалось, что прутья сломаются от рывка, словно стебли хохиура, но рыбья кость видывала и не такое и устояла.
— Ломайте! — рявкнул Ээтгон.
— Вот ключ, — робко сказал Боройгал.
— Ломайте, говорят! Хотя — стоп! Ты сам будешь сидеть здесь, пока не сгниешь. Давай ключ.
Шооран наконец сумел выпрямиться и стоял, держась за решетку, все еще отделяющую его от воли.
— Не надо, — сказал он. — Он недостоин. Пусть возвращается в палачи.
Решетка упала, открыв проход, и вместе с ней упал Шооран, который уже не мог сам стоять на ногах. Шоорана вынесли из камеры, затем и из алдан-шавара. На воле уже сгущался вечер, но все же багровые облака показались Шоорану нестерпимо яркими. Он застонал, загораживая лицо.
— В тень отнести, в комнату? — быстро спросил Ээтгон.
— Нет, к воде.
Шоорана отнесли к ручью, опустили на берегу. Взбаламутив ленивые струи, Шооран влез в воду. Сначала лежал неподвижно, потом принялся стаскивать намокшую одежду, тереть черную кожу илом, словно пытался смыть самое воспоминание о подземной клетке. Подбежал слуга, притащивший еду: миску каши и горячего, только что сваренного наыса.
— Потом, — отказался Шооран. — Сначала отмыться.
Ээтгон обвел взглядом собравшихся. Те с серьезными лицами наблюдали за мытьем узника, словно перед ними происходило действо, от которого зависит будущее государства. Лишь один воин, на панцире которого виднелся след плохо содранного значка, стоял спокойнее других.
— Кто такой? — спросил молодой правитель.
— Дюженник Цармуг! — отрапортовал воин.
В следующее мгновение он сообразил, что произнес запретное слово, но не стал ни поправляться, ни извиняться, а продолжал неподвижно стоять, глядя в лицо Ээтгону.
— Отвыкай! — произнес Ээтгон и добавил: — Будешь на этих оройхонах старшим. Хозяйство знаешь? — Цармуг молча кивнул. — Ну и хорошо. А с этим… — Ээтгон повернулся, ища глазами Боройгала, но того не было. Зато с соседнего оройхона, от границы донеся взвизг раковины. Трубили тревогу.
— Ишь-ты, где он уже, — подал голос Шооран. — Через полчаса у вана будет. Вану палачи нужны. Так что, все-таки, выйдет по-моему.
На следующий день правитель Ээтгон покинул угловые оройхоны. Перед уходом он зашел проведать Шоорана. Сказитель категорически отказался ночевать в алдан-шаваре, после долгого заключения вид тесных стен мучил его. Для Шоорана поставили палатку неподалеку от поребрика, откуда был виден мокрый оройхон. Возле локтя больного стояло блюдо с мясом, прозрачная фляга с темным вином и чашечка с густо уваренным сладким соком туйвана. Власти оройхона не могли понять, кого освободил из заточения правитель Ээтгон, но на всякий случай спешили проявить заботу о пленнике.
Неподалеку от расставленных яств лежала горка перемытой чавги, собранной наконец-то прорвавшейся к Шоорану Ай. Сама Ай сидела в ногах постели, ревниво посматривая на каждого, подходившего близко. Ээтгон присел напротив приподнявшегося Шоорана, некоторое время молча разглядывал его, словно сравнивая с каким-то сложившимся в душе образом. Лицо молодого правителя было непроницаемо, и Шооран подумал, что еще два года назад все чувства Ээтгона можно было с легкостью прочитать по глазам. Но тогда это был загнанный одиночка, которому удар хлыста заменял любую политику. Теперь к Шоорану склонился государственный муж, умеющий многим поступиться ради главной цели, и невозможно сказать, какие чувства подавляет он в душе в эту минуту.
— На севере война, — произнес Ээтгон, — и я не могу держать на южной границе большой отряд. Мне нужен здесь командир, который хорошо дерется, но еще лучше сохраняет мир. Я хочу, чтобы это был ты.
Шооран покачал головой.
— Я бродяга. Мои ноги привыкли быть мокрыми, а в каменные стены меня больше не заманишь и сдобной лепешкой. Я привык к чавге. Она для меня слаще, чем самый густой сироп.
— Прежде ты был цэрэгом, — напомнил Ээтгон, — и не жаловался на судьбу.
— Это было давно. Тогда я хотел от жизни иного… — Шооран запнулся на мгновение, но спросил: — Ты знаешь, что Яавдай живет в двух оройхонах от тебя?
Ээтгон кивнул.
— Почему ты не женишься?
— Зачем?
Они снова молчали, вглядываясь друг в друга — два человека с одинаково искалеченными лицами, но разными судьбами, и одна Ай, строго взиравшая из-под насупленных бровей, могла видеть это странное зеркало, где не было отражений, а только живые люди.
Потом Ээтгон произнес:
— Не можешь простить?
— Не в этом дело, — покачал головой Шооран. — Я думаю, как поступил бы отец? Понравилась бы ему такая страна?
Шооран долго ждал ответа на свою двусмысленную фразу. Наконец Ээтгон произнес:
— Ты выбрал легкий путь. Проще всего — уйти. А я этого не могу. Тебе кажется, что мне сладко жить, сытому, в сухости и тепле. А я должен отвечать за всех людей. Каждое мое слово, сказанное и несказанное, может стоит жизни дюжинам дюжин народу. Думаешь, я не вижу, что происходит? Но если бы не было этого, то было бы еще хуже. Мне приходится распоряжаться чужими жизнями, и самое страшное, что я не знаю, к чему приведут жертвы, станет людям легче или я окончательно убиваю их. Впрочем, тебе этого не понять.
Шооран сидел потупившись. Ему казалось, он слышит собственные мысли, эхо безумных разговоров с черным уулгуем.
Ээтгон встал.
— Я распоряжусь, чтобы тебя свободно пропускали через границу и в одну и в другую сторону.
— Не надо. Я пройду и так. Пусть только мне вернут хлыст. Все-таки, я последний из вольного братства ночных пархов, я не хочу ходить как простой бродяга.
Ээтгон ушел. В тот же день вечером собрался в путь и Шооран. Он еще плохо держался на ногах, но не хотел лежать, принимая заботу испуганных и недоумевающих жителей алдан-шавара. На прощание Шоорана одели во все новое, дали с собой запас продуктов. Старый хлыст найти не удалось, зато в арсенале, куда его беспрекословно пустили, Шооран отыскал хлыст, изготовленный им много лет назад из усов первого убитого им парха.
Нести узлы Шооран был не в силах, и все вещи взвалила на спину безмерно счастливая Ай.
Они с легкостью пересекли границу, очевидно Ээтгон все-таки распорядился на их счет, и в течение недели потихоньку подвигались на восток. Ай собирала чавгу, Шооран целыми днями сидел неподалеку от далайна и бесцельно глядел на мутные бугры. Влага расплескивалась, убивая ыльков, колючих рыб, волосатых червей. Каждое движение приносило смерть, и не было в нем никакого смысла.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
