Разведка показала, что идти следом за Наполеоном невозможно: на дороге он оставил крупные силы прикрытия. Да и сам Наполеон был уверен, что Беннигсен никогда на преследование не решится, ибо должен думать о сохранении в неприкосновенности собственного операционного направления. Прав был А. И. Михайловский-Данилевский, когда писал, что Наполеон обладал «некоей нравственной властью: он не предполагал даже возможности, чтобы противники отважились атаковать его с тыла»72.
В штабе Беннигсена было решено двигаться по правому берегу реки Алле, то есть параллельно французам. Вечером армия подошла к Шиппенбейлю. Глазастый Фаддей Булгарин видел Беннигсена как раз в тот момент, когда главнокомандующий стоял на крыльце занятого им под квартиру дома в Шиппенбейле и смотрел на идущую мимо артиллерию. Его окружали генералы, «но он, казалось, никого не замечал и даже не отвечал на салют артиллерийских офицеров. Наморщив лоб и насупив брови, он неподвижным взором смотрел вперед, опершись на саблю. На нем была шляпа с белым султаном и общекавалерийский мундир с серыми рейтузами. Я стоял насупротив, через улицу, и с четверть часа не сводил с его глаз. Тяжелая дума ясно выражалась во всех чертах лица его»".
Мы можем даже наверняка сказать, о чем думал главнокомандующий в этот вечер 30 мая. Наполеон перехитрил его всего одним, но гениальным ходом — описанным выше движением по Кёнигсбергской дороге. Беннигсен получил известие, что в этот вечер Наполеон уже вошел в Прейсиш-Эйлау а его авангард — войска Ланна — находится в местечке Домнау, что недалеко от Фридланда. Корпус же Мюрата был уже на подходе к Кёнигсбергу. Тем самым Наполеон добился желаемого: выманив Беннигсена из укреплений Гейльсберга, он опередил его на пути к Кёнигсбергу, грубо говоря, оставил русского главнокомандующего в дураках. Император-полководец как будто в конце игры выложил перед Беннигсеном все свои козыри: численное преимущество на стороне французской армии, более удобная стратегическая позиция, Мюрат у предместий восточнопрусской столицы. Какие козыри мог выложить на стол его противник? Он мог, конечно, плюнуть на все, сгрести карты и дать приказ отступать от Гейльсберга на восток по дороге Бишофтейн — Рассель — Арис и так до границы, поближе к Гродно, а там ждать подмоги из России. Но это означало бы, что русская армия не выполнила свою миссию по защите прусского короля и его королевы, бросила Восточную Пруссию и умыла руки. Беннигсен так поступить не мог. Движимый долгом и честью, он не хотел отступать и из-за этого пошел-таки на поводу Наполеона, который завел его в конечном счете на бойню под Фридландом.
Кровавый день Фридланда
Тут-то у Беннигсена, упорно не хотевшего подчиниться логике, навязанной ему Наполеоном, и возник роковой «фридландский проект». Посланный вперед, к Фридланду, с кавалерией князь Голицын в самый последний момент занял город и геройским рывком, под пулями захватил полуразобранный французским разъездом мост через Алле. О, лучше бы Голицын опоздал и французы сожгли бы этот злополучный мост! Вечером 1 июня сам Беннигсен прибыл во Фридланд и дал приказ войскам — сначала кавалерии, а потом гвардейской пехоте — перейти по захваченному мосту, а также по двум наведенным понтонным на левый берег реки, чтобы боем встретить приближавшихся французов маршалов Ланна и Удино.
На следующий день, 2 июня, началась артиллерийская перестрелка, затем в сражение стали втягиваться пехотные части и кавалерия. Расчеты Беннигсена перед битвой совершенно непонятны. Позже он писал, что вообще-то не собирался устраивать полноценное сражение с французами на левом берегу Алле и думал, что против него действуют лишь корпуса Ланна и Удино, с которыми он и хотел «разобраться». Он не знал и якобы не ждал, что сюда явится вся французская армия во главе с Наполеоном. «Дело под Фридландом, — писал он в свое оправдание, — началось с раннего утра, оно разгоралось незаметно, без значительного пролития крови, против некоторых французских корпусов. Честь нашей армии не дозволяла нам уступать им поле сражения. Добавлю к этому, что мы были притом в неведении о приближении всей французской армии. Признаюсь охотно, по совести, что поступил бы лучше, избегнув совершенно этого столкновения, это вполне от меня зависело, и я, конечно, остался бы верен моей решимости не вступать ни в какое серьезное дело, разве что оно явилось бы необходимым для дальнейшего движения нашей армии». И далее Беннигсен пишет, что не форсировал бы Алле, «если бы все показания пленных, схваченных в разное время и в различных местах, не свидетельствовали единогласно, что по ту сторону Фридланда находятся только корпуса маршалов Ланна и Удино и отряд Домбровского с иностранными полками, но что император Наполеон со всею армиею двинулся по дороге к Кёнигсбергу»74. Ниже мы еще остановимся на ценности информации, получаемой от пленных.
Несомненно, Беннигсен не рвался на генеральное сражение с Наполеоном. Как точно писал Д. Давыдов, «мнение о чрезвычайной предприимчивости противника своего принуждало Беннигсена уклоняться от генерального сражения». Кстати, этот комплекс был присущ и Кутузову, и Барклаю де Толли. Но все же Беннигсен не говорит всей правды. Ему трудно признаться в том, что его вытащили на сражение на невыгодных для него условиях и в неудобной позиции. Кажется, что и на этот раз, как под Гейльсбергом, старый лис, как ни был он осторожен, перехитрил сам себя. В какой-то момент, воспользовавшись удачным захватом моста на левый берег, он потерял бдительность, потянулся через реку за куском сыра (корпусами Ланна и Удино) и попал лапой в капкан. Психология его действий понятна. Беннигсен, такой осторожный и осмотрительный, к этому времени был крайне раздражен тем, что Наполеон выкрал у него из-под носа Кёнигсберг без боя. Поэтому, узнав о движении к Фридланду Ланна и Удино, он решил компенсировать свои прежние неудачи победой хотя бы над ними. Читатель помнит, что раньше, в мае, он так же хотел окружить неосторожно выдвинувшийся вперед корпус
Нея. Так и здесь, под Фридландом, он решил разбить сблизившихся с ним и оторвавшихся от основной армии Ланна и Удино и для этого начал перебрасывать армию, включая тяжелую артиллерию, на левый берег, в явно неудобную, не предназначенную для обороны позицию. Ермолов писал, что еще «в Шиппенбейле князь Багратион получил повеление идти поспешнее к местечку Фридланд. Многие удивлены были направлением армии, но открылось, что часть кавалерии (французов), зашедши неосторожно в Фридланд, схвачена эскадронами Татарского уланского полка (того самого обедавшего с Багратионом и Беннигсеном полковника Кнорринга. — Е. А.), и пленные показали, что армия (Наполеона) идет к Кёнигсбергу и только один корпус расположен неподалеку, а потому полагали, что главнокомандующий, вознамерясь истребить сей корпус из предосторожности, что будет он подкреплен другими войсками, собирает всю армию для вернейшего успеха»75. Это уже ближе к правде, но тогда спрашивается: почему, зная, что перед ним всего лишь два корпуса, Беннигсен не атаковал их сразу, до подхода основных сил французской армии, а выстроил свои войска на левом берегу в оборонительную позицию? Известно, что по его приказу подходящие к Фридланду войска начали вставать на левом берегу в положение типичной оборонительной дуги, края которой упирались в берега Алле. Князю Багратиону был поручен левый фланг обороны, правый — князю Горчакову. Между тем Ермолов, подтверждая мнение военного теоретика Жомини, писал, что Беннигсену надлежало не готовиться к обороне, а «напасть решительно на французский корпус, который, будучи весьма разбросан, не мог ни защищаться упорно, ни отступать с удобностию. Армия (Наполеона. — Е. А.), растянутая в следовании на Кёнигсберг, не могла подкрепить (корпус) в скором времени, и приходящие в помощь войска, не иначе являясь как поодиночке, не в состоянии были бы устоять против соединенных сил всей (русской) армии. Предположа, что по превосходству сил неприятеля не входило в намерения главнокомандующего разрезать армию на марше, но, конечно, не упустил бы он случая истребить один корпус. Напротив, мы занялись продолжительною бесплодною перестрелкою и бесполезно потеряли столько времени, что прибыла (французская) кавалерия против правого нашего фланга, и лес против арьергарда наполнился пехотою»76.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
