– Как только прошли через город, увидели, – просто веселые стали! И бой впереди, и знают, что кто-то из них завтра уже не будет существовать, а как идут! Откровенно говоря, я с утра боялся, что придется выпихивать полки из города, что удовлетворятся достигнутым. Нет! Взяли – и дальше пошли! Знаете, куда Добродедов вышел?
– На четырнадцать часов был в Зарубине, – сказал Ртищев. – Связи пока нет – тянем!
– И еще не скоро дотянете: он сейчас уже вон где! – Серпилин ткнул пальцем в карту, километра на четыре дальше Зарубина. – Я только что оттуда!
Он уже побывал в обоих полках, ночью бравших город, и накоротке завернул в штаб. Теперь хотел ехать к Баглюку, обходившему город справа.
Зная общую обстановку, Серпилин понимал, что таким быстрым захватом города обязан танкистам и своим соседям слева, вынудившим немцев к стремительному отходу. Но при всем том город все же взяли его, серпилинские, полки, и хотеть, чтобы он сейчас, в горячке наступления, думал о заслугах соседей больше, чем об успехах собственной дивизии, значило бы требовать от него слишком многого. Он лихорадочно работал в канун наступления и сейчас, пожиная первые плоды, был горд, что именно его дивизия освободила один из первых городов Подмосковья, а потери за первые сутки, к его великому счастью, оказались меньше, чем ждали.
– Товарищ генерал, разрешите представиться: командир Семнадцатой танковой бригады полковник Климович!
Серпилин повернулся, блеснул своими стальными зубами и пожал руку Климовича.
– Давно полковник?
– Месяц. Когда там, у телеграфа, перед парадом, спрашивали, уже приказ был, а я не знал.
– А я слышал, – все так же весело сказал Серпилин, – что с соседом взаимодействуют танкисты полковника Климовича. Танкисты у нас, к сожалению, еще наперечет, вряд ли, думаю, под Москвой сразу в двух бригадах командиры Климовичи!
– А я вас, откровенно говоря, не рассчитывал встретить, товарищ генерал, – сказал Климович. – Думал – Орлова увижу: мы в начале ноября с ним взаимодействовали...
– Да, – сказал Серпилин, погасив улыбку так мгновенно, словно ее и не было, – жил генерал Орлов, больше, чем о царствии небесном, мечтал повести свою дивизию в наступление – и вот не дожил, и вместо Орлова наступает Серпилин. Бывает такая петрушка на войне, никто из нас от нее не застрахован.
Он вздохнул, подумав, что надо будет ночью выбрать время и написать хоть короткое письмо вдове Орлова, что дивизия, храня традиции ее мужа и мстя за его смерть, наступает и гонит фашистов.
Но вслух спросил совсем о другом: уж не перекантован ли Климович взаимодействовать с их 31-й дивизией?
Климович сказал, что он по-прежнему в подчинении у соседа слева, а сюда заехал в медсанбат и заодно взглянуть на город.
– Воюю давно, а отбитых у немцев городов, кроме Ельни, не видел!
– Да, – сказал Серпилин, – первый город, первый город – подумать только!.. Вам хоть с Ельней повезло, а я на шестой месяц войны первый город беру! Да и то с вашей и божьей помощью.
Несмотря на все великодушие этих слов, он не мог скрыть нотки самодовольной радости: как бы там ни было, а город все же взяла его дивизия.
– Может, чаю по-соседски выпьем? Или танкисты чай не пьют?
Но Климович отказался. Он беспокоился о бригаде. Правда, там остались и комиссар и начальник штаба, были отданы все приказания, и сейчас еще шла заправка машин перед ночной операцией, а все же душа была не на месте.
– Спасибо, товарищ генерал, – сказал он, – я поеду. Но к вам просьба. Раз уж сами признаете наше участие в успехе, то здесь мой пом по тылу остается, хочет кое-что из трофеев использовать, в особенности транспорт... Словом, пожалейте сироту! – При этих словах он кивнул на стоявшего навытяжку Иванова, и Серпилин улыбнулся несоответствию слова «сирота» с самоуверенным видом пома по тылу.
– Да уж, вашего сироту обидишь... Как думаете, – спросил он, уже прощаясь, – вам видней, вы вчера им на тылы вышли, – ждали они нашего наступления или нет? У меня одни пленные показывают – не ждали, а другие заявляют, что слышали о предстоящем отходе.
Климович задумался и сказал, что, по его впечатлению, у немцев были и части, уже получившие приказ на отход, и части, не получившие такого приказа. В общем, какая-то неразбериха.
– Наверно, так оно и есть, – согласился Серпилин. – Но мне лично сдается, что, просрочь мы неделю, не почувствуй момента, пришлось бы иметь дело с организованным отходом. Чувство такое, что момент унюхали! – с удовольствием воскликнул он и даже потянул носом воздух.
Радуясь происшедшему, они подумали об одном и том же: какая-то доля немецкого сопротивления уже сломлена, но с чем придется иметь дело завтра, еще неизвестно. И простились, прочтя эту беспокойную мысль в глазах друг у друга.
– Я прямо на его бригаду из окружения вышел, – после ухода Климовича сказал Серпилин Ртищеву, который во время их разговора продолжал молчаливо заниматься своими делами.
Ртищев кивнул. Он вообще много работал и мало говорил, словно желая своим молчанием сказать Серпилину: «Что у меня на душе, вам дела нет. А о моей работе судите сами: работаю у вас на глазах».
Такие отношения хотя и не радовали, но устраивали Серпилина, да у него и не было времени задумываться над этим.
Он задал Ртищеву несколько вопросов, которые, пробыв полдня впереди, в полках, обычно задает командир дивизии своему начальнику штаба: что слышно у соседей справа и слева? как с подвозом боеприпасов? как подтягиваются тылы и не звонило ли начальство?
Слева, в соседней армии, дела шли хорошо. Сосед справа отставал: образовавшийся уступ грозил превратиться в разрыв. Из армии звонил начальник штаба и запрашивал обстановку. Судя по тому, что не попрекал и никого не ставил в пример, следовало полагать, что ставить им в пример пока некого: наибольший успех и вчера и сегодня приходился на их долю.
Услышав все эти известия, Серпилин, так и не сбросив полушубка, наскоро сел пить чай.
– Вон как! – раздался с порога резкий, насмешливый голос. – Еще у немцев пол-России отбирать надо, а командир дивизии одну точку на карте занял и сидит чаевничает!
В дверях стоял командующий; несмотря на сильный мороз, он был одет строго по форме: в сапоги, шинель и папаху; лицо было багровое от мороза и, как показалось Серпилину, злое.
– Доложите обстановку! – сказал командующий и, скинув на ходу шинель и папаху на руки адъютанту, шагнул к столу.
Серпилин, нагнувшись рядом с ним над картой, доложил обстановку и карандашом уточнил продвижение двух своих левофланговых полков. Педантичный Ртищев впредь до получения письменных донесений от командиров полков отметил последнее продвижение только пунктиром.
– Что, сюда, куда вы показываете, продвинулись? – недоверчиво спросил командующий, видя, как Серпилин поверх пунктира наносит на карту жирные красные линии. Ему показалось, что командир дивизии спешит в его присутствии выдать желаемое за действительное. – Продвинулись или предполагаете, что продвинулись?
– Продвинулись, – сказал Серпилин.
– Что-то не верится.
– А я привык верить своим глазам! – твердо сказал Серпилин, понимая всю важность этой минуты для их дальнейших отношений. – Предполагаю, – добавил он, – что сейчас продвинулись уже сюда и сюда... – Он нанес две пунктирные черты. – А здесь, – он упер карандаш в свои жирные красные линии, – был сам. – Он взглянул на часы и уточнил до минуты, когда именно был в том и в другом месте.
Командующий часто говорил с подчиненными в той холодной, резкой манере, в какой начал разговор с Серпилиным. Он умел задевать людей, когда был недоволен ими, и не признавал за ними права на обиду, если, задетые формой, они были виноваты по существу. Но в его крутом характере была спасительная грань, отделявшая властность от самодурства. Отпор по существу дела он признавал и именно с таким отпором столкнулся сейчас.
– Так, – сказал он, не меняя, впрочем, своего резкого тона. – Здесь обстановка ясна. А как справа, у Баглюка?
– К Баглюку сейчас выеду. – Серпилин обратился к Ртищеву: – Доложите, как продвигается Баглюк.
– А чаем напоите? – выслушав Ртищева, спросил командующий и сел. – Чтоб вам не стыдно было одним чаевничать.
И, показывая, что шутит, самую чуточку улыбнулся.
– Разрешите спросить, товарищ командующий, как дела в других дивизиях? – спросил Серпилин, когда командующий отпил первый глоток чаю.
Командующий исподлобья взглянул. Если б у Серпилина дела шли плохо, он ответил бы по-другому. Но у Серпилина дела шли хорошо, и командующий ответил по-товарищески:
– Так себе, Федор Федорович. Дела оставляют желать лучшего. Умение командиров отстает от боевого духа войск. Не привыкли, не привыкли наступать! – сердито повторил он. – Некоторых толкать приходится, да так толкать, что руки болят.
