— декан факультета английского языка.
Две женщины стоят во внутреннем дворике дома Оливии, пьют газировку и ждут, когда приедет машина из похоронного бюро Кроссмана и заберет земные останки старой поэтессы. Относительно организации похорон не возникает вопросов; после последнего приступа фибрилляции Оливия оставила Мари подробную инструкцию, вплоть до того, какая музыка должна звучать на похоронах: в начале церемонии — песня "Если я покину этот мир живым" группы "Флоггинг Молли"[147], в конце — песня "Дух в небе" Нормана Гринбаума[148]. Однако она не упомянула про памятные чтения на площади колледжа Белл, и Барбара предложила именно это.
Когда Розалин узнает, что Оливия ушла из жизни, она заливается слезами. Телефон Мари включен на громкую связь, и Барбара с Мари тоже начинают плакать. Когда слезы заканчиваются, Барбара рассказывает профессору Бёркхарт о своей идее, и декан факультета сразу же соглашается.
— Если это будет на открытом воздухе, мы сможем собраться, — говорит она. — Даже маски будут необязательны, если люди будут стоять на расстоянии шести футов друг от друга. Мы будем читать ее стихи, такова идея?
— Да, — говорит Мари. — У нее много авторского материала. Я принесу их, и мы сможем их раздать.
— Закат в это время года наступает почти в девять, — говорит Розалин. — Мы можем собраться на площадке часов, скажем... в восемь?
Барбара и Мари обмениваются взглядами и говорят вместе "да".
— Я начну звонить, — говорит Розалин. — Вы сделаете то же самое, мисс Дюшан?
— Конечно. Мы, возможно, продублируем друг друга, но это не страшно.
Барбара говорит:
— Я поеду в похоронное бюро, когда Оливию увезут. Хочу провести некоторое время в их часовне, просто подумать. — Новая идея осеняет ее. — А может быть, я смогу принести свечи? Мы могли бы зажечь их во время чтений?
— Замечательная идея, — говорит Розалин. — Вы — та самая многообещающая молодая поэтесса, о которой говорила Оливия? Ведь так и есть, верно?
— Наверное, да, — говорит Барбара, — но сейчас я могу думать только о ней. Я так ее любила.
— Мы все её любили, — говорит Розалин, а затем смеется со слезами на глазах. — За исключением Эмми Харрис, пожалуй. Присоединяйтесь к нам, когда сможете, Барбара. Мой кабинет находится в Террелл-Холле. Я полагаю, мы все привиты?
Барбара следует за катафалком в похоронное бюро. Она сидит в часовне и думает об Оливии. Ей кажется, что именно так птицы сшивают небо на закате, и от этого она снова плачет. Она спрашивает у мистера Грира, директора похоронного бюро, о свечах. Он дает ей две коробки. Она говорит, что на памятных чтениях в честь Оливии они соберут деньги и оплатят их. Мистер Грир отвечает, что в этом нет необходимости. Она едет в кампус Белла и присоединяется к Розалин и Мари. Приходят и другие. Они выходят на улицу, где звучат слезы, смех и рассказы. Обмениваются названиями любимых стихотворений. Они звонят еще, и к ним присоединяется всё больше людей. Появляется вино в коробочках. Произносятся тосты. Барбара ощущает почти неописуемый восторг от присутствия единомышленников и желает быть одной из тех людей, которые считают, что рассказы и стихи так же важны, как акции и облигации. Затем она думает: "Но я и есть одна из них". Она думает: "Слава Богу, что ты была, Оливия".
Проходит полдень. В гостиной Оливии Кингсбери на журнальном столике лежит всеми забытый телефон Барбары.
11
В три часа дня Холли сидит в своем кабинете, глядя на фотографию Билла Ходжеса в рамке. Ей бы хотелось, чтобы он был сейчас рядом. Без поддержки, на которую она могла бы рассчитывать — разве что позвонить Иззи Джейнс, чего она, конечно же, делать не хочет, — Холли остается в полном одиночестве.
Она подходит к окну и смотрит на Фредерик-стрит. Ей всегда помогает произносить свои мысли вслух, именно это она сейчас и делает.
— Меня не удивляет, что полиция не догадалась, что происходит. Этот парень вел себя крайне умно, совершая свои преступные действия.
"А почему бы ему не быть таким?" — думает она.
— А почему бы ему не быть таким? Если я не ошибаюсь, ему помогал чрезвычайно умный профессор биологии, который добывал исходную информацию до и подбрасывал ложные следы — по крайней мере, в некоторых случаях — после. Вероятно, ему помогает и жена, и она тоже умна. Трупов нет, от них как-то избавились, и жертвы абсолютно ничем не похожи друг на друга. Я понятия не имею, каковы могут быть мотивы Хищника и почему Харрисы оказывают ему содействие, но сам факт...
Она останавливается, нахмурившись и обдумывая, как бы это лучше сказать (иногда думать — значит знать, говорил Билл). Затем она продолжает, обращаясь к окну. Обращаясь к себе.
— Сам факт того, что жертвы такие разные, на самом деле подчеркивает метод. Потому что в каждом случае... за исключением мальчика Стайнмана, и я все больше склоняюсь к мысли, что он был случайной жертвой... в каждом случае Харрисы присутствуют на заднем плане. Родни играл в боулинг с Дресслером. Краслоу работала в здании, где, уверена, у Родни есть или был кабинет. Бонни была одним из их рождественских эльфов. И вот теперь этот парень — Хорхе Кастро. Эмили Харрис была его коллегой на факультете английского языка в колледже Белл. Думаю, Харрисы замешаны в этом деле по уши. Используют ли они фургон для инвалидов? Играет ли один из них роль калеки-перепёлки?
Она ничего не может доказать, ни черта, но она может сделать кое-что. Это равносильно тому, как если бы потенциальному свидетелю показали пачку фотографий, чтобы он узнал преступника.
Она ищет в своем айпаде то, что ей нужно, затем находит в своих записях номер Имани Макгуайр и звонит ей. Повторно представившись, Холли спрашивает, есть ли у Имани Интернет на телефоне.
— Конечно, есть, — весело отвечает Имани. — А у кого его сейчас нет?
— Хорошо, зайдите на сайт колледжа Белл. Вы сможете это сделать?
— Подождите... надо включить громкую связь... хорошо, получилось.
— Выберите год. Это в выпадающем меню.
— Ага. Какой год? Они идут аж с 1965 года.
Холли уже выбрала один и смотрит на него на своем планшете.
— 2010.
— Хорошо. — Имми звучит заинтересованно. — Что дальше?
— Перейдите на факультет английского языка. Вы увидите фотографии, несколько
