Переулок был пуст. Никто не заметил, как статный мужчина в лёгкой непромокаемой куртке с капюшоном нырнул в узкий проход между стенами домов.
Двор оттуда отлично просматривался. Горел фонарь над подъездом. Очки ночного видения Странник оставил в машине. Они пригодятся потом, позже.
Лес за кольцевой дорогой. Ночь. Масло. Мощный поток биоплазмида. Священный ритуал. Вот что нужно. Это окончательно запутает следствие. Это станет очередным витком его судьбы.
В кармане куртки лежал чёрный капроновый мешок и шприц, наполненный нореталом, психотропным препаратом нового поколения. Он вызывает недолгий, очень глубокий сон. После пробуждения реакции несколько замедленны, вялость, лёгкая дурнота, но сознание остаётся ясным.
В руке он сжимал фигурку обезьяны, сделанную из дымчатого сердолика. Его талисман и оружие.
* * *
— А слабо сейчас поехать ко мне? — спросил Дима, когда они сели в его машину.
Он знал, что услышит в ответ, но все равно спросил, причём с такой залихватской улыбочкой, что самому стало противно.
— У меня нет зубной щётки, — произнесла она все тем же замороженным голосом.
— Можно заехать в супермаркет и купить. Ладно, прости, я больше не буду. Скажи, что с тобой? Что ты там увидела?
— То же, что и ты.
— Нет. Не морочь мне голову. Ты попросила остановить кадр, и тебя как будто обухом огрели. Кому угодно можешь врать, мужу, детям, маме с папой. Только не мне.
— Не мучай меня, пожалуйста. Это была просто галлюцинация. Я устала, у меня глаза слипаются. К тому же я сначала должна кое-что проверить, уточнить. Да нет, это бред полный!
— Что именно?
— Ничего. Димка, отстань, будь так любезен.
— Не отстану.
— Ну ты упрямый. — Она чмокнула его в щеку. — Я скажу тебе завтра. После того, как ты сходишь на ковёр к этому жирному заместителю. Что ты замер? Уже давно зелёный.
— Жду, когда ты ещё раз меня поцелуешь. Ехать осталось десять минут. Но если я сейчас сверну направо, через полчаса мы будем у меня.
— Нет. Ты не свернёшь. Ты поедешь прямо.
— И я потом ещё двадцать лет тебя не увижу?
— Ну, во-первых, мы не виделись всего полтора года, а во-вторых, если мы продолжим целоваться, то это вполне вероятно. Димка, перестань, мы завтра вечером поужинаем вместе. Не будем говорить о Молохе, о Гроше, устроим себе маленький ностальгический праздник.
— У меня?
— Этого не обещаю. Дай мне время. Я так не могу. Мы поужинаем в кафе.
— У тебя было достаточно времени. Двадцать лет.
Он затормозил возле арки, которая вела во двор. Оля открыла дверцу. Он перегнулся через её колени и закрыл.
— Димка, тебе завтра рано вставать. И мне тоже.
— Ладно. Я провожу тебя до подъезда. Там дождь, а у тебя нет зонтика.
— У тебя есть?
— Нет.
— Тогда какой смысл? Ну все, все, отпусти меня. Я больше не исчезну, честное слово!
Она выскочила из машины и побежала. Арка была ярко освещена, сразу за ней маленький двор, он казался тёмным и мрачным. Старые дома обступали его четырёх сторон.
* * *
«Я, конечно, ошиблась. Это галлюцинация, случайное мгновенное сходство, не более. Даже думать об этом не хочется. У меня в голове помутилось, бывают такие дни, которые переворачивают жизнь. Может быть, мы с Димкой придумали эту свою безумную любовь, а на самом деле есть просто тоска по юности? Мы создали фантастический мир, другую жизнь, которая не состоялась. Именно потому она и кажется такой счастливой, что её не было. Димка всякий раз, когда ссорился со своими прошлыми жёнами, думал: „А вот Оля…“ Я тоже, когда возникали проблемы с Саней, воображала, что с Димой было бы иначе, лучше. Это все иллюзия, она растает, как только наступит утро. Вечный закон следующего утра. Без Димки я не могу жить, но если уйду от Сани или начну врать, изменять ему по-тихому, буду чувствовать себя предательницей. И дети меня не простят».
Все это мгновенным вихрем пронеслось у неё в голове. Она выбежала из арки. Дождь хлынул в лицо. Справа был бомжовский дом. Дверь открыта. Оле почудилось, что там кто-то есть, кто-то смотрит на неё из темноты. Она услышала то ли шорох, то ли вздох, и как будто кошка мяукнула.
До подъезда осталось несколько шагов. Боковым зрением Оля заметила, как в глубине двора от стены отделилась тень. Тёмная фигура передвигалась странными скачками. Там был проем между домами, шириной меньше метра. Единственный выход из тупика. Оттуда постоянно воняло. Обитатели бомжовского дома пользовались этим туннелем, как сортиром и помойкой.
«Пьяный бомж», — подумала Оля.
Удар в затылок был таким внезапным, что она не успела крикнуть. На голову ей надели чёрный мешок и быстро стянули шнур на шее, так туго, что она не могла дышать. Сквозь тонкую плотную ткань твёрдая мужская ладонь зажала ей рот и нос.
Всё произошло мгновенно. Оля потеряла сознание и уже не чувствовала, как её тащили, как бросили в машину, сняли с головы мешок, связали руки, задрали юбку и вонзили иглу в бедро, сквозь колготки.
* * *
Выезжая из переулка, Соловьёв услышал отчётливый детский голос:
— Мама, возьми трубку! Сейчас же возьми трубку!
Он резко затормозил.
На полу, под передним пассажирским сидением, валялась Олина сумка. Дима вытащил телефон. На экране высветилось слово: Катя.
— Алле, кто это? Где мама? — спросил тот же детский голос, что был записан вместо звонка.
— Катюша, это Дима Соловьёв. Мама забыла свою сумку у меня в машине.
— Сумку? Да, это на неё похоже. А что там случилось у неё в больнице? Кого убили?
— Подожди, Катя, разве мама ещё не пришла? Я пять минут назад высадил её у арки.
— Нет. Её нет.
Дима с телефоном в руке выскочил из машины, помчался назад по переулку. Когда вбежал в арку, чуть не сшиб маленького мальчика.
— Дядя, стой! Там тётю утасили, — закричал мальчик и потянул Диму за рукав во двор.
Совсем маленький ребёнок, года три-четыре, такой оборванный и грязный, что даже в темноте видно.
«Бомжонок, наверное, тот, о котором рассказывала Оля. Кажется, его зовут Петюня, он живёт в этом жутком логове», — подумал Соловьёв.
Мальчик был сильно возбуждён, испуган, говорил картаво, непонятно и дёргал Диму за рукав.
— Дядька здоловый, как выскотиль, как даст тёте по га-ваве! Туда, смотли, туда потасил!
— Куда — туда? Там стена, там нет прохода.
— Есть, плоход! Посли, показу!
Дима пулей пролетел по узкому туннелю и оказался в соседнем переулке. Сквозь потоки дождя он увидел красные задние огни машины, побежал за ней так быстро, как никогда в жизни не бегал. Прежде чем автомобиль скрылся, Дима успел заметить, что он тёмный, чёрный или тёмно-синий. Но ни марки, ни номера не разглядел.
Глава тридцать четвёртая
Жалобный стон, жуткое сдавленное мычание заставило Олю открыть глаза. Она не сразу поняла, что это она сама стонет. Перед глазами плавали светящиеся мухи. Тупо ныл затылок.
Первое, что она сумела разглядеть, была ёлочка, болтавшаяся перед ветровым стеклом. Такие штуки вешают в машину, чтобы хорошо пахло. Но в салоне все равно воняло нестерпимо. Запах шёл снизу. Оля попыталась опустить голову, затылок и шею пронзила боль. Рот был заклеен куском пластыря. Руки связаны тонким крепким шнуром, крест-накрест. В полумраке салона ей удалось разглядеть свои ноги. Белые сапоги были заляпаны грязью.
«Он тащил меня через проход между домами. Его обувь тоже в дерьме и помоях. Вот почему так воняет. Я в машине, на заднем сиденье. За рулём неизвестный человек. Я вижу только его силуэт. Когда я вышла из арки, он подошёл сзади, ударил меня по затылку, накинул мешок на голову. Заклеил рот, связал руки. Потом он вколол мне какой-то наркотик. Поэтому мне так плохо. Сколько же времени я была в отключке? Как далеко мы уехали?»
Руки были связаны спереди. Она попробовала поднять их, снять пластырь, но пальцы не слушались. Они онемели, как и все тело.
За окном мелькали редкие огни. Незнакомый промышленный район. Пусто, тихо. С того момента, как она очнулась, мимо не проехало ни одной машины. Уже не центр, но ещё не окраина. Бетонные глухие заборы, трубы, гаражи, унылые громады каких-то фабрик, подстанций, складов.
Оля замычала, нарочно громко, чтобы обратить на себя внимание водителя. Зеркало заднего обзора не отражало его лица.
— Потерпи, не плачь, — произнёс голос, как будто из глубины колодца, глухой, хриплый и совершенно незнакомый.
Оля ответила мычанием.
— Ты скоро будешь свободен, я помогу тебе.
«В обычной жизни у него должен быть совсем другой голос. С кем он говорит? Конечно, не со мной. Он не заклеивал рты предыдущим жертвам, не связывал руки. Но они садились к нему в машину добровольно и кричали только в последнюю минуту, когда это уже не имело значения. Его жертвы — дети и подростки. Я взрослая женщина. Я подошла к разгадке слишком близко, и он счёл необходимым убить меня. Тогда почему он не сделал этого сразу?»
Машина переехала железную дорогу-одноколейку, свернула в тёмный тупик и остановилась. Человек за рулём вылез, открыл заднюю дверцу, сильно дёрнул Олю за связанные руки, вытащил из машины. Он действовал ловко и быстро. Он владел какими-то особыми приёмами и навыками. На нём была чёрная куртка, он успел накинуть капюшон. Дождь все лил. Она попыталась дёрнуться, вывернуться, но не смогла. Тело все ещё не слушалось, перед глазами стоял туман, тошнило, но голова работала ясно.
