317
Человеческое восприятие, и женское в частности, творческой личности подчас неоднозначно в силу разделения душевного и материального (плотского). П.Н. Лукницкий передавал следующую реакцию А.А. Ахматовой на ухаживание О.Э. Мандельштама: «Он мне был физически неприятен, я не могла, например, когда он целовал мне руку» (цит. по: Слово и судьба. С. 115).
318
Один из случаев, нелестно рисующих поэта, воспроизведен А.А. Смольевским со слов литературоведа В. А. Мануйлова (1903–1987): «В.А. Мануйлов, много лет занимавшийся творчеством Волошина, в конце 1960-х рассказывал мне… о Мандельштаме, с которым он встречался в Коктебеле еще при жизни Макса… следующий эпизод. На пляже у одной из молодых обитательниц Максовой дачи Осип Эмильевич заметил колечко с изумрудом, подсел к ней, попросил показать колечко ему: она сняла кольцо с пальца, и Осип, налюбовавшись изумрудом, надел колечко на палец… себе, поблагодарил девушку и уже собрался уходить. Она потребовала кольцо назад, а он не захотел отдавать, говоря, что это кольцо ему очень нравится, что оно ему идет, что он вообще на него имеет большое даже право, так как изумруд именно ему, а не ей “больше показан”. Все же кольцо было владелице возвращено, не помню только точно слов В[иктора] А[ндрониковича], - пришлось ли вмешиваться доброму Максу в эту историю или нет» (коммент. А.С.).
319
Не ясно, о каком институте идет речь — Институте живого слова или Екатерининском. Если о последнем, то, возможно, говорится о сестрах-близнецах Шенк, подругах-одноклассницах О. Ваксель, упомянутых в главе «Институтский день». О душевном состоянии О. Ваксель той поры Н. Мандельштам сообщила А.А. Смольевскому следующее: «То была какая-то беззащитная принцесса из волшебной сказки, потерявшаяся в этом мире. Когда мы познакомились, она переживала трудное время и каждый вечер приходила рыдать у меня на плече» (Восп. А.С. Л. 54).
320
В 1924–1925 гг. О. Мандельштам написал два стихотворения, посвященных О. Ваксель — «Жизнь упала как зарница…» и «Я буду метаться по табору улицы темной…». «В жизни брата увлечение, а может быть, и больше — любовь к одной женщине оставила глубокий след, — писал Евгений Эмильевич. — <…> Большое чувство к Лютику нашло отражение и в творчестве Мандельштама-поэта» (Мандельштам Е.Э. Воспоминания. С. 171.). Из воспоминаний П.Н. Лукницкого, относящихся к весне 1925 г., узнаем, что 12 апреля в пансионате, расположенном в Детском Селе на ул. Московской, 1, где чета Мандельштамов отдыхала в соседстве с А.А. Ахматовой, О. Мандельштам по просьбе Павла Николаевича повторно читал ему два стихотворения, посвященные О. Ваксель. Прежде Лукницкий слышал их в Ленинграде на Морской улице. Оба чтения происходили в отсутствие Надежды Яковлевны. По словам П.Н. Лукницкого, стихотворение «Жизнь упала как зарница…» Мандельштам ценил больше за «новую линию» в собственном творчестве, в то время как произведение «Я буду метаться…» относил к предшествующему периоду сочинений 1923 г. Узнав, что стихи написаны недавно, Лукницкий поинтересовался, пишет ли поэт сейчас. Мандельштам отвечал: «Ни одного не написал… Вот, когда буду умирать — перед смертью напишу еще одно хорошее стихотворение!..» (см.: Слово и судьба. С. 120–121). С.В. Полякова высказала предположение, что с образом и воспоминаниями об О. Ваксель связаны переводы четырех сонетов Петрарки и косвенно стихотворение «Я скажу тебе с последней прямотой» (см… Полякова С.В. Указ. соч. С. 176). Два других стихотворения написаны после смерти О. Ваксель. «Осип очень долго не знал о судьбе Лютика. Только в 1934 году через кого-то дошла до него в Воронеже весть о ее смерти. Стихотворение Осипа, посвященное памяти Лютика одно из лучших лирических произведений брата. Это “Возможна ли женщине мертвой хвала? Она в отчужденье и в силе…”» (Мандельштам Е.Э. Воспоминания. С. 174). А.А. Ахматова, говоря о поэзии О. Мандельштама, выделяла стихи 1930-х годов и любила скандировать: «И твердые ласточки…» «Надежда Яковлевна сказала мне во время той нашей встречи, — писал о событии февраля 1969 г. А.А. Смольевский, — что Осип узнал о смерти Лютика только года через два и от какого-то чуть ли не случайного собеседника — “из равнодушных уст… услышал весть… и равнодушно ей внимал он”. Но стихотворение “На мертвых ресницах Исакий замерз…” и особенно — написанное в тот же день “Возможна ли женщине мертвой хвала”, - разве можно назвать их автора равнодушным? “Я тяжкую память твою берегу…”» (коммент. А. С.). Можно предположить, что известие о смерти О. Ваксель поэт услышал от филолога С.Б. Рудакова (1909–1944), находившегося тогда же в воронежской ссылке и постоянно общавшегося с четой Мандельштамов. Вероятно, оба стихотворения были написаны в ночь с 3 на 4 июня 1935 г. (см.: Герштейн Э. Мемуары… С. 149–150).
321
В 1919–1923 гг. профессор Института живого слова языковед С.И. Бернштейн (1892–1971) записал на пластинку для архива звукозаписи института стихи в исполнении авторов А. Ахматовой, А. Белого, В. Брюсова, Н. Гумилёва, С. Есенина, Г. Иванова, В. Маяковского, О. Мандельштама, В. Ходасевича. Ныне пластинка хранится в Государственном литературном музее Москвы. С.И. Бернштейн, проводивший исследования авторского чтения, писал о «театрально-трагическом пафосе» О. Мандельштама. Три из записанных стихотворений О. Мандельштама можно найти в аудиокниге «Голоса, зазвучавшие вновь. Запись 1908–1950 гг.». Составитель сборника Л.А. Шилов. Издание Государственного литературного музея.
322
Дом на Таврической улице (в 1920-х годах ул. Слуцкого), 35/1 (см. примеч. 252). П.Н. Лукницкий вспоминал, что О. Мандельштам часто ездил к А.А. Ахматовой на извозчике, на что поэтесса посоветовала ему «меньше ездить во избежание сплетен» (цит. по: Слово и судьба… С. 115).
323
Мормоны — религиозная секта (Святые последнего дня), основанная в США в первой половине XIX в. Среди мормонов было распространено многоженство.
324
Комната О. Ваксель в квартире № 34 на пятом этаже была с балконом, расположенным по северному фасаду дома, обращенному на ул. Тверскую. Между двумя эркерами львовской квартиры было восемь окон, два из которых с балконом, левое — окно комнаты О. Ваксель. Налево от него — два окна «детской», еще левее окно комнаты А. Г. Гуро и А.Н. Обнорского, затем эркер комнаты Г.В. Кусова. Направо от окна комнаты О. Ваксель еще четыре окна и эркер, соседствующий с башней (из поясн. А. С.). С южной стороны во двор выходили окна мансарды Ю.Ф. Львовой. А.А. Смольевский вспоминал: «С маминого балкона видно так далеко: за Таврическим садом можно различить мечеть и Петропавловскую крепость, — закаты так красивы! Помню еще колокольный звон у церкви на Тверской и отдаленные удары колокола в Смольном соборе, кресты которого тоже видны с балкона. Прогулки в сторону Охтинского моста у меня вызывали желание поселиться в одной из башен этого моста, откуда открывались бы широкие просторы и где было бы весь день много-много солнца. Но там не было Таврического сада и оттуда, наверное, не увидишь Петропавловскую крепость и мечеть…» (Восп. А. С. Л. 3–4).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
