Но теперь он был согласен с остальными: нужен отдых, нужно время, чтобы страсти улеглись и вернулась способность рассуждать здраво. Пока же всем им хотелось одного — рвать и метать с досады. Заниматься колдовством в таком состоянии не рекомендуется категорически, во избежание разрушений и жертв. А без колдовства здесь было не обойтись, это уж к гадалке не ходи.
И заснули они вповалку, у чужого бездымного костра, под мерный вой, несущийся откуда-то издали, — должно быть, это одержимая дева бушевала в своем дупле.
За ночь Кальпурций Тиилл успел счесть происшедшее дурным сном — ну не может же такого быть на самом деле, чтобы отпрыск славного рода Тииллов вознамерился промышлять кражей пирогов! Но открыл глаза — и убедился в собственной порочности. Под бледным рассветным небом, проглядывающим в прорехи угловатых ветвей, бесцветным, почти невидимым пламенем горел костер. Спутники спали вокруг, подложив под голову дорожные мешки. Всхлипывал жалобно Фруте, его нежное личико выглядело совсем детским и несчастным. Черный Легивар неудобно завалился навзничь и храпел. Гедвиг сжимала в ладони руку Йоргена, и это зрелище Кальпурция не порадовало, но он их простил. Семиаренса на месте не оказалось, он любил просыпаться раньше всех… А дева в дупле все выла и выла, нагоняла смертную тоску…
Спать расхотелось, захотелось вырваться как можно скорее из этого унылого, полуживого места пусть назад, во Тьму, но в нормальную, привычную Тьму!
— Вставайте! Хватит дрыхнуть! — Он безжалостно растолкал спящих. — Нечего время терять, надо что-то решать!
— У! — сказал Йорген, перекатываясь на бок. — Попозже!
Силониец был непреклонен:
— Подъем!!!
Эта короткая команда всегда действовала на ланцтрегера фон Рауха безотказно. Он резво вскочил и спросонья чуть не угодил в костер, хорошо Легивар удержал за пояс.
— Спасибо! — сказал ему Йорген с чувством. — Ты настоящий друг! Не то что некоторые из будущих шуринов!
…Первым делом они решили убедиться в достоверности сказанного накануне. Горбатый паренек по имени Виалир, вчерашний стрелок, вызвался их проводить. Проводил. До самой опушки дошли нормально, и знакомая пустошь уже проглядывала меж стволов. Вот только выйти на нее не удалось. Тропа вилась под ногами, расступались, давая дорогу, древесные стволы… И так до бесконечности. Не желал выпускать своих пленников зачарованный лес! Два шага, не больше, оставалось до его кромки — преодолеть их так и не удалось.
— Ну, теперь верите? — печально усмехнулся молодой альв. — Отсюда возврата нет.
— А если напролом, без вашей тропы? — не желал сдаваться ланцтрегер.
Виалир пожал плечами:
— Попытайтесь.
Попытались. Исцарапались еще больше, одежду изодрали, а толку никакого.
— Ладно, — решил боевой маг, — идемте назад, в поселок. Я подумаю, как снять проклятие вандергайста. Вдруг оба явления как-то связаны и, устранив одно, мы попутно избавимся от другого?
— Ты сможешь снять проклятие? — усомнилась Гедвиг Нахтигаль и напомнила, не щадя самолюбия молодого мага (не до сантиментов ей было в тот момент): — С твоей-то третьей ступенью?
— Не смогу, — был спокойный ответ. — Я надеюсь только вспомнить, как это делается. А снимать будешь ты.
Провожатый слушал их разговор молча, с непроницаемым лицом. Он-то знал, что надежды нет.
…Шел третий год Тьмы. Уже окончился короткий период кровопролитных войн, и тела павших бойцов дожирали их победители. Больше не перекатывались с места на место волны беженцев: люди поняли, что спасения нет. Голод и мор гуляли по городам, дымились пепелищами села, зарастали диким бурьяном, превращались в пустоши поля. Жизнь гибла или превращалась во что-то злое. Сытая нежить плодилась без счету.
Но до заповедного леса Айо Тьма еще не добралась, не так-то просто ей было подступиться к нему, хранимому силами более древними, чем весь этот мир. И под защитой своей зеленой крепости светлые альвы надеялись переждать темные времена. На то, что творится снаружи, они старались закрывать глаза: зачем терзать душу, если все равно не можешь ничего изменить? Но отголоски беды доходили и до них. Прекратилась торговля с людьми, и хлеба не стало, пришлось жить как в старину, одними лишь дарами природы, с каждым месяцем все более скудными. Голода не было, но во всем чувствовался недостаток. Бедной стала жизнь, и радость ушла из нее.
…Человек шел через пустошь, шатаясь как пьяный. Был он молод, истощен и плохо одет. Чумное безумие металось в запавших глазах. К нему подходили твари, тянули носом — и уходили прочь, они были разборчивы тогда, не желали жрать всякую заразу, хватало еще свежей, здоровой еды… Жить человеку оставалось считаные часы, но он не хотел умирать. Он из последних сил волок свое непослушное тело к заповедному лесу. О светлых альвах ходила по свету добрая молва: они благородны, чисты душой, мудры, искушены в науках тайных и древних. Они не откажут в помощи страждущему.
Отказали.
Светлые альвы не умирают от чумы. Но и для них эта хворь весьма и весьма неприятна. Зачем в придачу к старым бедам наживать новую? Идти на риск ради чужака? И какой смысл в одной спасенной жизни, когда вокруг гибнут тысячи?
Его встретили стрелами: «Ты не войдешь, человек…»
Зачумленного не пустили в лес. Он умирал, лежа у опушки и выкрикивая проклятия. «Будьте прокляты вы все в этом лесу! — кричал он в полубреду, не стараясь, да и не умея, должно быть, подбирать слова. — Я не войду — и чтобы вам не выйти никогда, ни одной живой душе…» Ровно в полночь юноша умер и целые сутки лежал в сухой траве, пока не сожрала его тело какая-то особо неприхотливая тварь.
Тогда все и началось.
И теперь не кончится. Всяк вошедший в лес становится про́клятым — не избавиться ему от проклятия без посторонней помощи. Замкнутый круг.
Как-то бестолково и мутно прошел день. Бесцельные блуждания. Полусон. Тоска. Жизнь без надежды и смысла. Зачем?..
На ночь выбрели к знакомому костру. Их уверяли — тварей в лесу нет, опасаться некого. Но у жилья было как-то уютнее.
— Хорошо, что пришли, мы бы все равно разыскали вас, — одобрил тан. — В полночь никто не должен оставаться один. Будьте рядом, держите друг друга крепче.
Полночь близилась. Альвы расселись вокруг костра, вцепились друг другу в руки, образовав кольцо, замерли в напряженном ожидании. Каменные лица. Подозрительные взгляды. Гробовое молчание. И вой, замогильный вой, доносящийся из-за деревьев…
Вдруг он смолк, резко, будто оборвали. Повисла тишина. Напряжение было таким, что воздух, казалось, звенел… Здесь каждый боялся каждого, никто никому не мог верить, зверем мог оказаться любой… Брат вцепится в горло брату, сын вонзит нож в отца, мать загрызет дочь свою…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
