– Афанасий, что с тобой? – услышал он как эхом вдали, голос сельского кузнеца, и в ту же секунду, проклиная себя за то, что привёл в дом зверя; старик громко закричал и отдал душу, на этот самый нужный, самый важный, решающий всё, роковой удар – с громким лязгом, открывающегося засова: штырь сломал перегородку запора и отлетев на два метра, забренчал о металлическое ведро.
Бездыханное тело Афанасия, с застывшей, улыбкой умиротворения, скатилось на пыльную землю – прикрыв собой, роковой след[29], валенок Готфильда.
Дверь сарая распахнулась, и оттуда выбежал Тузик, он первым делом, подбежал до тела старика и обнюхал мёртвое тело, Крестьяне замерли у ворот не смея и пошевелится, кузнец опустил топор. попятился назад, но толпа давила со всех сторон; и ему только оставалось топтаться на месте, но в мыслях, он крестился за всех, Кобель поднял морду и с тихим, зловещим горкотаньем – обнажил пятисантиметровые клыки; тяжёлый взгляд, его, в секунду налившихся кровью глаз – едким комом, прощупал желудки крестьян, Филимоновна тотчас потеряла сознание.
Но они ещё не знали, да и даже не догадывались, Тузик поднял морду вверх, и леденящий душу вой полетел, эхом: разбивая ментальные преграды, божьих созданий и творений – багряный восход скорбил вмести с ним, а лёгкие порывы ветра разносили эту горечь ещё дальше.
Тузику не надо было ничего объяснять, он и так знал: его Любка в опасности и ей надо его помощь, И сейчас был тот самый момент, когда он мог сполна дать волю своей ненависти, к этому незнакомцу, который посягнул на святое святых, этой собаки.
Толстенная, кованная цепь, на глазах удивлённого кузнеца – вмиг разлетелась на множество мелких звеньев; Тузик вскочил на улик, потом на сложенную кучу дров и перепрыгнул через головы, охваченных страхом сельчан, устремился вслед знакомому запаху телеги, который нельзя было, ни с чем спутать.
Когда он был ещё щенком: Любка не раз возила его на речку и они там купались целый день, а лишь к вечеру возвращались домой, Всё это он помнил, и такие воспоминания были ему дороги; ведь кто кроме её, и сейчас он сожалел только об одном, что не было возможности перегрызть глотку этому незнакомцу ещё вчера.
Тузик бежал что есть мочи, но Филипп уже успел далеко заехать от села – он всю дорогу подгонял лошадь: все боялся, что за ним может быть погоня, мчался как угорелый.
Дорога в Надан, из этого села, была Филиппу неизвестна, но направление он приблизительно знал, Да и сейчас главное, это подальше от греха, а там, Он петлял между посадок и сельхозугодий, пока не упёрся в лес, и тут «хорошей дороге» настал конец – бричка летела, звеня и гремя чем можно, по лесной ухабистой дороге; через, никем не считанных километра: на резком повороте, у неё отвалилось, то самое колесо, которое он на кануне помогал ставить Афанасию, Чудом справившись с управлением и то, только благодаря старому мерину, что с закрытыми глазами чувствует габариты телеги, и за свою долгую жизнь. у него наверное не раз отваливалось, то самое колесо – удалось избежать наихудшего, «Тьфу ты гадство!.» – выругался Готфильд слезая с телеги, Самому поставить колесо на тяжеленую бричку было проблематично, «Может коня распрячь, да верхом», – подумал он, но сразу отказался от этой затеи, потому что без седла, да ещё вдвоём, уехать далеко не получиться, Легкими ударами по щёкам он привёл Любку в чувство, она открыла глаза – вокруг одни деревья, и эта: почему-то перепуганная морда, в шапке ушанке её отца, своими круглыми глазами: жгла пристальным взглядом.
– Смотри, если вздумаешь бежать или кричать: убью!
Слова этого сумасшедшего, сильного впечатления на Любку не произвели, она и так знала, что он её всё равно убьёт, а в лесу кричать, мог бы и не говорить.
Грубыми движениями он вытащил девушку с телеги и одарил сто килограммовым взглядом:
– Дойдём до Надана, – тут он примолк, полностью дезориентированный обстановкой; ведь с одной стороны, Любка была лишним грузом, но а с другой стороны: его похотливая натура, наряду с больным воображением, затемняла весь здравый смысл, – и не вздумай со мной в шутки шутить, или в игры играть, пожалеешь!
– Твои игры, я уже видела, с моими они, шутки, тем более, а зачем мы идём в Надан?
– Не твоё дело: зачем и куда идём, идём куда надо, – сказал он и толкнул рукой в спину, – Давай шевелись! Нечего на дороге стоять.
После ночных событий, и пережитого шока: Любкино чувство страха, не то чтобы стало меньше или больше, нет, оно сменилось, более выраженными переживанием – сильнейшая неприязнь: вида, голоса, движений руками, а от его дыхания, вскипала такая ненависть, За мать, за сестру, старого отца – она готова была кинуться и, но ясное понимание, безысходности такого поступка, Сковала, по рукам и ногам, но надо было что-то делать, а не дожидаться смерти: на поводку безысходного рока, что завис над их семьёй.
Страстный мозг Любки, заработал с удесятерённой эффективность – в поисках решений, своего спасения.
Тузик вбежал в лес, и учуяв ещё более свежий след придал скорости, хотя и так бежал что есть сил, Неожиданно, из-за кустов, на дорогу, по которой мчалась собака, вышел волк (а волки в тех лесах водятся, очень большие), Преградив дорогу он стал как вкопанный – пёс резко остановился и сделал грозный оскал, шерсть на его загривке поднялась дыбом, Этот бой с волком мог бы, оказаться для него последним, и кто тогда спасёт его Любку? Но в любом случае, он был готов, дать этот, пускай и последний бой.
Взгляды волка и собаки пересеклись, и вся та энергия, которая переполняла Тузика, передалась дикому зверю, и дала с лихвой прочувствовать: всю ту решительность и напор, что неоднозначно прочиталось по его взгляду, «Лёгкой добычей он не будет, придётся повозиться», – подумал волк, воображая сердце Тузика, на тарелочке с голубой каёмочкой, Но видя, что этот хозяйский собака: не скулит и не убегает, а наоборот готов ринуться в бой – вызвало у волка большое уважение к этому псу; хотя в животе урчало уже не первые сутки.
«Значит у него должна быть, очень весомая причина: чтобы быть в лесу и без хозяина, а если он просто так бродит, рано или поздно я его съем», – подумал волк и зашёл обратно в лес, где бесследно растворился в его зарослях.
Времени на раздумья не было и Тузик в тотчас продолжил свою погоню, Через пять минут бега он в вдалеке увидел свойскую телегу, но подбежав ближе больше никого он там не обнаружил, Быстро все обнюхав вокруг и в середине, собака учуяла совсем свежий запах, тот самый: родной запах – запах гречневых блинов и тыквенных семечек – так пахла Любка когда заводила его в сарай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
