Актриса Оксана Мысина в интервью "Комсомольской правде", данном ею сразу после премьеры "Кухни", рассказала, что репетиционный процесс длился около полугода. Текст неоднократно изменялся и переписывался. Первый спектакль "Товарищество 814" играло в Киеве, на родине бывшего археолога, ныне драматурга Курочкина. Перед отъездом Меньшиков неожиданно объявил труппе, что хочет переделать весь второй акт. Причем объявил это уже по дороге в Киев. "Последний день перед премьерой,- вспоминала Мысина,- мы работали с утра до ночи, и еще в ночь накануне спектакля многие новинки оговаривали на словах".
Иными словами, создавался "авторский спектакль" по аналогии с "авторским фильмом", когда картина становится абсолютным самовысказыванием режиссера, его мироощущение, его мир становятся определяющими в этической концепции и эстетических поисках.
Герои существуют в двух исторических эпохах. Это нибелунги, одолженные господином Курочкиным у древнего германского эпоса, и их современные двойники. Поэтому параллельно со звучными строфами а-ля речи нибелунгов произносятся примерно такие диалоги:
- Ты точно Атилла или нет?
- Клянусь памятью Зигфрида!
- Нет, поклянись реальным!
- Интернетом клянусь!
Смешение "памяти Зигфрида", героя эпоса, и речами знатоков пожирателя людских душ, изобретенного в конце XX века, Интернета, характерно для "Кухни" с ее темой реинкарнации, мыслью о переселении душ во времени, о возвращении нашем на грешную землю в ином облике, что пришло из индийской философии, с темой учения о сансаре, странствиях души, перевоплощающейся после смерти в различные живые существа соответственно закону кармы. Именно карма обрекает душу человека на последующее рождение. Причем новая жизнь это воздаяние, возмездие за поступки, совершенные при прежних рождениях. Все это есть в "Упанишаде" - комментарии к священным книгам Ведам.
В "Кухне" взяты два временных пласта: средневековье и наши дни. Впрочем, оба они достаточно условны, как это допускается в притче, а спектакль явно претендует на притчевое прочтение.
Персонажи, пришедшие на сцену из "Песни о нибелунгах", конкретно связаны с серединой ХV века, когда погибло бургундское королевство, его властители, рыцари, войско. Поскольку в "Кухне" очень нелегко разобраться во взаимоотношениях героев (надо сказать, в этом смысле надежды Курочкина оправдались), особенно именуемых на германский лад, то все же коротко обращусь непосредственно к эпосу.
При бургундском королевском дворе появляется молодой рыцарь из Нидерландов, Зигфрид. Влюбившись в сестру короля Гюнтера Кримхильду, Зигфрид собирается жениться на ней. Для того чтобы получить согласие короля, он помогает Гюнтеру добиться, для него согласия на брак у исландской королевы Брюнхильды. Приходится совершить подлог - выдать себя за Гюнтера и выполнить условия, поставленные Брюнхильдой будущему супругу. Позже обман раскроется, и Зигфрида убьют на охоте. Убийцей станет вассал Гюнтера, Хаген. Кримхильда, погоревав, через несколько лет выходит замуж за гуннского вождя Этцеля (он же Атилла - жестокий, неумолимый король гуннов). С его помощью она надеется отомстить убийцам Зигфрида. Через тринадцать лет, зазвав в гости Гюнтера и Хагена, она приказывает снести голову брату и сама убивает Хагена .
"Песнь о нибелунгах" - героическое сказание, утверждающее благородный рыцарский кодекс, следующий законам чести. Слушатель был обязан безоговорочно верить в нравственную правоту героев, в их гиперболические ратные подвиги, не допуская ни малейших сомнений. Ясность эпоса априорна... Но традиции такого литературного жанра менее всего интересуют авторов "Кухни", и это их законное право. "Нибелунги" нужны им как сюжетная схема, а потому могут быть заменены без ущерба, например, современницей "Песни...", "Старшей Эддой". А в англосаксонском эпосе "Беовульф" характер его героя, ленивого богатыря, вообще напоминает нашего Илью Муромца. Так что и русская былина могла бы сгодиться... Хотя сегодня вряд ли были бы приняты и поняты персонажи эпоса, словно выкованные из цельного металлического бруска. "Нибелунги" - сюжетный остов, на который в "Кухне" нанизывается современная история, относящаяся и к прошлому и к нашим дням.
При дворе бургундского короля сохранены имена изначальные. В сегодняшней "кухне", принадлежащей какому-то очень богатому человеку, сумевшему устроить в горах некое подобие старинного замка, работают граждане, носящие вполне русские имена: Надя, Валентина, Маринка и т. д. Кухня вроде бы супероборудована, однако картошку и морковь чистят по-советски, не щадя женских ручек, и капусту рубят, как в родных деревнях... Очевидно, чтобы зрители прониклись знакомыми приметами собственных будней. Но вот готовят на этой современной кухне... дракона, как выясняется, блюдо изысканное и дорогое. А не тот ли это дракоша, кровью которого когда-то был омыт Зигфрид, после чего стал почти непобедимым? Об этом можно узнать в прологе к спектаклю, когда актеры на авансцене читают стихи, удачно стилизованные под средневековый эпос... А дальше - смешение, микс, как нынче принято говорить, окрошка, возможно, из тех самых очищенных от кожуры моркови и картофеля.
...В поисках самой современной драматургии, еще до встречи с Курочкиным, Меньшиков надеялся получить пьесу от очень модного литератора Виктора Пелевина. Но живущий за океаном Пелевин был занят. Пришлось довольствоваться менее именитым автором.
Между прочим, возможно, судьба была благосклонна к Меньшикову, так и не соединив его с Виктором Пелевиным. В конце 2000-го года в столице очень шумно прошла премьера "Чапаева и Пустоты" по одной из самых известных вещей Пелевина. Обернулась однозначным и полным крахом, несмотря на участие в спектакле Сергея Никоненко, Евгения Сидихина, Георгия Куценко. На первом же представлении после первого акта народ валом повалил из театра. В том числе и автор этих строк... Кажется, второго спектакля уже и не было. Удовольствие, кайф от забавных текстов Пелевина, которое получали многие читатели его произведений, было начисто забыто. Обнаружилась скучная пустота написанного - театр разоблачил литературу, живущую одним днем.
"Кухня", напротив, как бы туманит сознание. На первых порах тем, что пытаешься все же разобраться в прошлом и настоящем. Понемногу сводишь к одному контурному рисунку в черно-серых тонах, без объема и перспективы, привыкаешь или стараешься привыкнуть к сюжетным прыжкам, невнятностям довольно химерической истории, будто сложенной из обломков нарочито разбитой вазы, чтобы потом перемешать черепки, не заботясь о первоначальном силуэте и формах. Лишь позже, возвращаясь памятью к спектаклю (а он заставляет, именно заставляет, о себе помнить), понимаешь, какой тяжкий груз добровольно принял на свои плечи Олег Меньшиков. Не понимать этого он сам не мог...
Ведь мог бы взяться за драматургию, не сулящую столь сложного процесса ее освоения. Это относится и к тексту автора, и к тому, как это потом надо было воплотить на сцене. Успех у широкого зрителя был обеспечен спектаклю априори участием в нем самого Меньшикова, звезды, кумира, что действительно и произошло. Что греха таить, на представлениях "Кухни" семьдесят-восемьдесят процентов зрителей - женщины, в основном молодые, для которых прежде всего важно увидеть "живого Меньшикова". Они не очень задумываются над загадочными извивами сюжета, сутью взаимоотношений героев, отражениями прошлых катаклизмов в современных конфликтах... Конечно, Меньшиков это знал. И рискнул, бросился в постановку, как в гигантскую волну, из которой должен непременно выплыть. Правда, сам он обычно говорит, что импульсивных решений не принимает. Поначалу все обдумывает и лишь после этого поступает так или иначе. Что же, стало быть, остается опираться на его слова о том, что всегда надо стремиться к невозможному: наверное, это и привело его на кухню короля Гюнтера...
