Отчаянно вскинув над головой саблю, Илиодор побежал на Подаренку. Я зажмурилась, и тут же над нашими головами пронеслось, круша ветки, тело златоградца. Он ударился о березу, упал, но саблю не выпустил, поднялся и, по-медвежьи рыча, слепо пошел вперед на Подаренку, вокруг которой начали клубиться и метаться тени.
– Илиодор, стой! – завизжала я, вырвавшись из рук Пантерия.
– Уйди, – дернул он плечом, сбрасывая мою руку.
Я споткнулась, но все-таки уцепилась за подол его синего кафтана. Он воткнул саблю в траву и развернулся, начав отцеплять меня, как репей:
– Отстань, Мариша, или лучше заклятие какое-нибудь повтори, ты ведь все равно с этой тварью сцепишься, дак хоть дай сделать, чтобы я умер не просто так. Может, я ее поцарапаю напоследок!
– Ты специально это делаешь, да? Да? – визжала я, чувствуя, как меня колотит дрожь. Его глаза стали пустыми, и он таки отцепил меня, рявкнув:
– Нет! Мне действительно проще сдохнуть, чем жить в таком пустом и бессмысленном мире!
– Ну дак сдохни! – в бешенстве заорала я и врезала заклятием – было у нас такое, чтобы осаживать надоедливых разбойников на дорогах.
Не знаю, что увидел Илиодор, но глаза у него стали большими, как у совы. Рукой он попытался нащупать опору, но, сомлев, ухнул в кусты. Пантерий подскочил, вытащил его с недетской силой, и тут нас настиг истошный визг Подаренки, я как-то про нее забыла, а заклятие это ненаправленное.
– Вот теперь бежим, – сказал черт, забрасывая златоградца на плечо.
На наше счастье, кони были к битвам, визгам и крови приученные, любой крестьянской скотине одного запаха волка было бы достаточно, чтобы разбежаться, а эти не только дождались, дак еще и от смерти нас унесли. До Малгорода Фроська не добралась, видимо, поводок, на который намекал Илиодор, все-таки был. Зато воскресший волк, стоя на опушке, к моему ужасу, долго еще ворчал нам вслед, недовольно щурясь на множество суетливых огней. Смерть его не пугала, просто он не видел смысла умирать, неспешно развернулся и потрусил к хозяйке с докладом.
Резонатор постоянного действия был запущен, теперь много народа узнает о творящемся здесь ужасе. Сгрузив Илиодора на руки страже, я заперлась в комнате, выделенной мне, укрылась с головой одеялом и заплакала.
Утром, едва услышав шевеление в комнате Илиодора, я решительно ворвалась к нему. Бледные тени служанок просочились мимо меня. Сам «герой» лежал на кровати, выглядел на удивление целым – мне-то вчера показалось, что он половины головы лишился, когда о березу приложился, но нет, даже Ланка после битвы с Подаренкой выглядела куда более измочаленной.
– Сколько этой гадости ты намерен оживить, чтобы добиться своего?
– Двенадцать, – ответил он мне с ходу. В глазах его была смертельная тоска и нежелание жить.
– И как быстро все случится?
– Это зависит только от нас. – Илиодор закрыл глаза, понимая, к чему я клоню, но не решаясь поверить.
– И колдовство после этого вернется?
– Не сразу, может, пройдет поколение или два…
– Что?! – Я кинулась на него и, сама не понимая, что творю, начала бить его кулаками, захлебывалась отчаянием, рычала от ненависти, а он не сопротивлялся, только, когда я выдохлась, погладил меня по голове:
– Прости, лучше б ты меня оставила там, в лесу.
– Заткнись, – простонала я, понимая, что моя отчаянная решимость вдребезги разбилась об эти «два поколения».
Я-то думала, что соглашусь, пусть он оживляет своих уродов, лишь бы потом вернулся во всей своей силе, чтобы свернуть Подаренке шею и освободить бабулю. Я схватилась за голову:
– Бабуля… Два поколения – это же сорок лет! Ты что же, гад, думаешь, ведьмам сорок лет найдется чем питаться на Лысой горе?
От второго шквала ударов он защищался, иначе я б его точно убила!
– Ты же мне врал! Врал в глаза, подлец!!! – Я вскочила и как ошпаренная забегала по комнате, потом села на лавку и захохотала в голос, испугав Илиодора.
– Мариша, – дернулся он ко мне.
– Не подходи! – велела я ему.
– Нет, просто ты так страшно хохотала…
– Расхохочешься тут, – . истерично хихикнула я, – мы едем обратно в Дурнево, поздравляю! – А сама подумала, что зря бабуля назвала богов дармоедами, когда тронулись в Гречин. Это они себя во всей красе являют, иначе мы бы не мотались туда-сюда-обратно по одной дороге. Но не гекатомбу же приносить им за бабулин язык.
– Раз я твоя арестантка, поедем вместе, – обрадовала я Илиодора.
Зюка на улице заупрямилась, с порога заявив, что я сердитая.
– Зюкочка, – попросила я Илиодорову сестрицу, – сиди смирно, а то я тебе твою плешивую головенку откручу!
– Не обижай убогую, – вступился за нее черт.
– И тебе откручу! – взвилась я. – Ведь ты вчера еще все знал: и чем кончится, и какие у него планы!
– Кабы я знал накануне, это еще бы помогло, – понурил голову Пантерий, – кабы я мог Подаренку разорвать надвое, так сейчас бы сбегал, но ведь они же, умники, и от нечисти защиту поставили! Я до Чучелкиной могилы просто не дойду, сначала с меня эта личина сползет, а потом и вообще дух испущу.
– И поэтому ты сразу сдался, вино с ним хлестал из одной бутыли.
Пантерий не нашелся, что сказать в оправдание, а я, выбрав на конюшне жеребца порезвее, принялась его седлать.
Бархатные штаны мне одолжила старшая дочь головы, она их на ярмарке купила по случаю, но так как муж иноземной моды не понимал, а по дому в них ходить смысла не было, то хорошая вещь залеживалась, а мне она пригодилась, как и кафтан в талию.
– Не за того ты, Ксения, вышла. Тебе миренец нужен, смешливый, озорной, к женским шалостям понятливый! – попеняла я ей, переодеваясь. Она, зная про мой утренний «разговор» со златоградским инквизитором, спокойно кивнула, считая, что штаны – это еще не повод, чтобы разводиться с ее Ковалем.
До Дурнева я долетела птицей, отмечая по дороге, что никто не спал этой ночью. Меня раз пять пытались остановить разъезды, и только Илиодор, теперь молчаливый и мрачный, отгонял их своим видом и документами. Скакать по дороге, загоняя несчастного коня, – это не то же самое, что трястись на телеге. В обед я уже подъезжала к храму Пречистой Девы. От молящихся было не протолкнуться. Испуганные люди шептались, а едва узнав меня, так и вовсе многие поспешили протиснуться ближе, несмотря на то что в храме к ведьмам не обращаются, особенно когда следом за ведьмой топает инквизитор.
Архиносквен вел молебен и едва кивнул головой, показывая, что видит меня и чтобы я его подождала на жилой половине, не устраивая сутолоки в храме.
– Тяжелые времена настали, Маришка, – сочувственно произнес Архиносквен с порога.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
