333
— Протест отклонен! — подтвердил знаковый судья. — Cappizzano — современная форма вольностиля и позволяет подобное неожиданное вмешательство. Наша юриспруденция подтверждает это. Слово переходит к стилиту.
] Селем:
Фразер, краснобай, пустозвон, разглагольствований — вагон, говоришь, как…
¿' Караколь:
Стоп, караул! Все фарс, балаган! Несите скорее мой кардиган! Я пришел послушать фуги, ричеркар, а на деле вянут уши от фанфар. Окарина свищет песенки с эстрад, ты устроил нам какой-то маскарад.
] Селем:
Слов за собою тянешь карго в порт. Рад бы вскарабкаться ко мне на борт. Я капитан, я рассекаю по волнам, скользит бесшумно баркарола к берегам. В скаредный день здесь неуместен торг, в моей каракке будет место в долг.
¿' Караколь:
Карамельные твои речи не подкупят и старой карги. Прокукарекал лучше бы просторечий, не устраивал бы тут чехарды. Но с фантазией у тебя в кармане негусто, и картотеки твоей нет под рукой. Твое карцерное искусство со столба в карьер летит с головой. 332
] Селем:
Счастлив тот, кому кардинал каракулевое пальто задолжал. Тебе же достался простой картуз, пред светской публикою конфуз.
¿' Караколь:
Зато мои подружки кариатиды не носят вовсе никаких накидок. С карниза можешь на них взглянуть, картинку на память себе умыкнуть.
) ![]()
Я схватил свой пергамент и стал писать на оборотной стороне чернилами все слова на «кар», что смогла собрать память, располагая их по возможности по ассонансу, а Караколь с высоты своего мастерства бросал взгляд на мой список, выхватывал оттуда слово, звук, бросал пристальный взгляд на стилита, на накаленную, распаленную публику и, меряя шагами диск, декламировал, играя каждой строфой, ускоряя ритм и рифму, удваивая скорость, так что зал следил лишь за его силуэтом веселого арлекина и внимал лишь ему одному, подбадривая улюлюканьем. Неминуемо нагоняемый стилит смог лишь сообразить в ответ слабенький куплетик. Песок в часах почти весь пересыпался. Я подскочил, чтобы сказать Караколю, что теперь он должен воспользоваться всем оставшимся временем, чтобы последнее слово осталось за ним. Он качнул головой и вот что выдал мне в ответ:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390}) Ты, как со скарлатиной, сидишь на карантине. Уже и столб устал тебя держать, каррарский мрамор твой облез по всей лепнине. 331 Картуш давно осыпался, а вместо рифмача осталась каракатица, да с рожей карася.
Послышались аплодисменты под бой гонга, предвещающего конец раунда, но Караколь, и не думая останавливаться, не обратил на него никакого внимания и окатил зал бурной строфой:
Всей карьере твоей стилита грозит немедленно угодить в корыто. Кардинальных от тебя ждут мер, но карабин твой стоит не у дел. Твой картонный каркас одряхлел, карточный домик не уцелел, учинил ты такой раскардаш, что толпа вся вокруг вошла в раж. Каракули твои разбирать все устали, карусель крутить перестали, карнавальная музыка отыграла, тебя непременно настигнет кара. А пока не предстал на суде, иди себе, попивай каркаде.
π ![]()
Песочные часы истекли. Арбитр собрался взять слово. Но наш трубадур прервал его величественным жестом. Он выдержал короткую паузу и затем очень сдержанно, внятно и отчетливо произнес конечную тираду:
И карминовый рубин в сто каратов и один караульные с вершин мне подносят, как реванш, отвоеванный карт-бланш.
![]()
330
) ![]()
Я не претендую на объективность того, что здесь пишу. В конце концов, я всегда обожал Караколя, он всегда был для меня драгоценнейшим другом, яркими цветными брызгами, украшающими любую серость, я с каждым днем все больше восхищался неукоснительной стойкостью его творческой непринужденности, но на этот раз он оказался просто-напросто гениален! Овации, последовавшие за его последней строфой, были, вне всякого сомнения, беспрецедентны в истории дворца Девятой Формы. Жюри не могло остаться к этому равнодушным — и все же! Они отказались засчитать нам последние строфы, прозвучавшие после завершающего удара гонга, то есть более десятка строк! Эрг удержал Голгота, ринувшегося вправить на место голову жюри, а Пьетро тем временем постарался умерить наш пыл:
— Таковы правила, на каждый этап выделено определенное время! Ты и так дважды оборвал стилита и отыграл у него семь очков! Счет теперь 76 против 71. Продолжай в том же духе, он устал, сбивается. Мы непременно должны выиграть с учетом правил, чтобы не дать Экзарху ни малейшего повода. Понимаете?
Я схватил свой пергамент и стал писать на оборотной стороне чернилами все слова на «кар», что смогла собрать память, располагая их по возможности по ассонансу, а Караколь с высоты своего мастерства бросал взгляд на мой список, выхватывал оттуда слово, звук, бросал пристальный взгляд на стилита, на накаленную, распаленную публику и, меряя шагами диск, декламировал, играя каждой строфой, ускоряя ритм и рифму, удваивая скорость, так что зал следил лишь за его силуэтом веселого арлекина и внимал лишь ему одному, подбадривая улюлюканьем. Неминуемо нагоняемый стилит смог лишь сообразить в ответ слабенький куплетик. Песок в часах почти весь пересыпался. Я подскочил, чтобы сказать Караколю, что теперь он должен воспользоваться всем оставшимся временем, чтобы последнее слово осталось за ним. Он качнул головой и вот что выдал мне в ответ:
Песочные часы истекли. Арбитр собрался взять слово. Но наш трубадур прервал его величественным жестом. Он выдержал короткую паузу и затем очень сдержанно, внятно и отчетливо произнес конечную тираду:
330