— К несчастью, да. Мы…
— Как все было? Когда?
— Во время первой атаки… Ваш супруг командовал. Чтобы лучше видеть, он поднялся на повозку. Это был великий выстрел, сударыня. Великий! Только благодаря ему мы отбились, от целого полка дриксов уцелело не больше полусотни, но среди них были мушкетеры, а ваш супруг… Он представлял собой заметную цель. Сперва я думал, что он оступился, но это была пуля… Он не мучился.
— Как все было? — повторила потерявшая всё. — Я должна знать.
— Он упал, мы подбежали… Первыми артиллеристы, потом я. Он еще дышал, но через минуту все кончилось.
— Нет.
— Увы…
— Курт не мог ничего мне не передать. Что он сказал?
— Сударыня, все вышло слишком быстро. Генерал Вейзель потерял сознание. Он просто не успел…
— Что он сказал? Курт никогда бы… Что он сказал?
— Только одно слово… Очень тихо… Может быть, он даже его не договорил…
— Что?
— Я не уверен, что понял правильно…
— Я пойму. Во имя Создателя, что сказал Курт?!
— Если я правильн… Сударыня, он сказал «Роке».
— Да! Да… Я знала, Курт не мог забыть! А вы ничего не поняли. Курт велел мне назвать нашего сына Рокэ… Конечно, я так и сделаю. — Осиротевшая повернула к Мэллит белое лицо: — Мелхен, ты теперь наша… Моя и Курта! Если б не ты… Мы бы так и не увиделись… Через месяц пришло бы письмо, и всё. Ты понимаешь? Бумага с чернилами!..
— Сударыня, вся Марагона оплакивает вашу потерю…
— Марагона должна радоваться, она цела… И, раз вы тут… Заставьте интенданта выдать Берте все, что нужно. Мы вылили ваш обед на дриксов.
Глава 6. ТАЛИГ. ТАРМА
400 год К. С. 4-й день Осенних Скал
1
Ожидать от беседы с Рудольфом чего-то путного не приходилось, но без нее было не обойтись. Приличные люди перед ссорой объясняются, и с каждым словом у дружбы убавляется листьев, а оставшиеся наливаются осенью. Ноймаринен успел разозлиться на Лионеля, но пока отделял его от матери и братьев; это сулило десерты и обнадеживание насчет Арно. Последнего Арлетта боялась, поскольку сочувствие приводило ее в бешенство. Исключения были — Бертрам, Росио с Жермоном и, как оказалось, Ли; прочим же следовало бы помалкивать, только они этого не знали.
Графиня поблагодарила госпожу Арамона за в самом деле отличную прическу и вышла в приемную, где уже поджидал адъютант. Еще один, зачем-то торчавший на лестнице, нехотя посторонился, вперив в проходящих укоризненный взгляд.
— Какой странный молодой человек, — заметила Арлетта, твердо решившая не давать регентской свите повода для догадок. — Он чем-то недоволен?
— Это корнет Понси, он всегда так, — охотно пояснил слегка прихрамывающий капитан. — Видите ли, он… ищет вдохновенья.
— У меня под дверью? — удивилась графиня и тут же вспомнила про девицу Арамона. — Понси… И при этом пишет стихи?
— Да, сударыня.
— Хорошие?
— Я не разбираюсь в поэзии.
— Вам от них хочется плакать, летать, зевать, бежать, бить поэта?
— Бежать или бить, — признался капитан. — Спать невозможно, у Понси очень громкий голос…
Дорога до регентских апартаментов была недлинной, но Арлетта узнала достаточно, чтобы избежать канонического зачина о погоде.
— Никогда бы не подумала, что внук Брыкливого Линарца вырастет поэтом. — Арлетта уселась у столика, заставленного сластями и фруктами. — Это столь же неожиданно, как и то, что у вас варят шадди.
— Я слишком часто принимаю южан.
— Мужчина всегда обойдется кэналлийским, шадди — это для дам и духовенства. Надеюсь, этот варил не Агний?
— В каком смысле?
— В самом прямом. — Женщина, стараясь не щуриться, взглянула на явно заподозрившего подвох собеседника, но подвоха не было. Пока. — Когда я в последний раз видела Сильвестра, он меня угощал чем-то, что напоминало шадди, как… младший Понси — военного.
— Зёрна привез весной ваш брат, он же объяснил прислуге, в чем она ошибалась.
Юление началось. На обсуждение шадди ушло четверть часа, столько же съели радикулит Рудольфа и подагра Бертрама, затем пошли воспоминания. Об Алисе, охотах, свадьбах, именованиях, днях святого Фабиана…
— В последний раз я на него выбирался пять лет назад, когда из Загона выпустили Маркуса. — Арлетта перехватила взгляд регента и заподозрила неизбежное.
— Рудольф, если вы хотели заговорить про Арно, не делайте этого. Малыш или жив, тогда он у дриксов, или мертв… Когда что-то станет известно, вы или сможете мне помочь, или нет.
— Наслышан, как вы ставили в тупик Анри-Гийома и Колиньяров, но вижу впервые. — Ноймаринен поднялся и потер поясницу. Сейчас примется ходить, сейчас начнется разговор, а до этого был… шадди. Средненький, не более того. — Не думал, что когда-нибудь заговорю с женой Арно о делах. Не хочу врать, не будь Лионель вашим сыном, мне было бы сейчас проще.
— Но имел бы в таком случае смысл сам разговор? — Рудольф не походит на старика Эпинэ. Тот, при всей своей чести, никогда не сомневался в пакостях и заговорах. — Если б я могла на полчаса перестать быть матерью Ли, уверяю вас, я бы так и сделала. Тогда, возможно, вы бы прислушались к моим словам. А я, возможно, сказала бы то, что сейчас вы, скорее всего, поймете превратно.
Взять чашечку с гущей, поднести к губам, поставить. Улыбаться, пока регент идет от окна к собеседнице. А ведь Ноймаринен в самом деле стар, хотя младше Бертрама почти на двенадцать лет и ходит сам. Женщина без любви и без надежды на любовь превращается в старуху. Мужчину старит бессилие и еще непонимание того, что у других сил может хватить. Рудольф добрался до кресел у камина, развернулся и так же молча зашагал назад. Он не был ни глупцом, ни упрямцем, только слишком уж страшным казалось все отчетливей проступающее будущее, и усталый, не слишком здоровый человек боялся не выдержать, не справиться… И отворачивался.
2
— Возможно, вы правы, Арлетта. Глупо делать вид, что нас связывает лишь молодость и память. Я не могу вам не верить, вернее, не могу не верить вашим глазам, но ваши рассуждения — это рассуждения перепуганной женщины. Вы ведь прежде видели кровь лишь на охоте?
— Да. — Остывшая гуща на вкус была омерзительна. — Я даже не видела, как горит Сэ, а мертвецов мне до недавнего времени показывали уже в гробах. Но ведь и вы не видели зеленых фонтанов и убитых на улицах Олларии. Они вряд ли отличаются от погибших беженцев из той же Марагоны, однако, как сказал бы Гектор, есть нюансы. Марагов убивали все-таки дриксы.
— Дриксы убивают марагов, а мараги — дриксов, столетиями, — буркнул Рудольф, — это не требует объяснений. В отличие от мятежа в Олларии. Я бы не спешил винить пресловутую зелень. Эпинэ не ваш сын, и о нем я поговорить с вами рискну.
— Ро мне дорог не меньше, чем Жермон, — предупредила Арлетта, — хотя по-настоящему я узнала его недавно.
— Вы заступались за него и прежде, и по большому счету были правы. Нынешний Эпинэ не столь вредоносен, как Манрик или Колиньяр, более того, я верю в его честность. Я не сомневаюсь как в том, что он старался, так и в том, что оказался не способен…
— Рудольф, — Арлетта отодвинула чашку, из которой уже было неприлично пить, и подожгла за собой первый мост, — вы судите об Эпинэ по фок Варзов, который несомненно старался и еще более несомненно оказался не способен.
— Я не стану обсуждать Вольфганга даже с вами. Когда вы увидите Алву, выскажете свое мнение ему.
— Алва и без меня усомнился в способности фок Варзов дать отпор Бруно. Другое дело, что Эмиль не стал предъявлять приказ, чтобы принять армию, ему хватило маршальского звания.
— Вот даже как?.. Эмилю не стоило ставить в известность вас.
— Он поставил в известность брата, я просто оказалась рядом с Ли. Вы — пятый, кто знает о приказе.
— Самое время напомнить мне, что Алва — регент Талига.
— Зачем? Назначение командующих армиями — дело Первого маршала. Король или регент могут это решение всего лишь не утвердить. Кстати, Алва, не зная про выбор Катарины, назначил Эпинэ Проэмперадором Олларии.
— И сделал глупость. Я тоже сделал глупость, не воспротивившись блокаде и позволив завернуть Дорака. Олларии требовалась твердая и при этом законная рука. Не спорю, Эпинэ и Левий показали себя с лучшей стороны, но первый — бывший приспешник Ракана, а второй — агарисец. Их возвышение оскорбляло всех честных подданных Талига, а то, что после смерти Катарины эти двое по сути стали соправителями, не могло не вызвать…
— Рудольф, — теперь Арлетта щурилась совершенно осознанно, — кто вам сказал эту чушь?
— Те, кто наблюдает за тем, что происходит в столице. Не думаете же вы, что я знаю меньше Валмона.
— Думаю. — Забавно, а в приемной тоже спорят, или это Понси орет свои вирши? Ну и голос. — Кто бы ни были ваши наблюдатели, это не Алва, не Валме, не Карваль и не Левий.
