Доктор в этот вечер обедал вне дома. Экономка сказала мне, что он у своей невесты. Было около полуночи, когда я услышала, что он подымается по лестнице к себе. Я не могла спать и пошла в приемную за книгой, которую там днем оставила.
Я была измучена, нервы мои расшалились и впервые в жизни я узнала, что такое страх перед чем-то неизвестным.
Я сидела в своей комнате за книгой, как вдруг раздался телефонный звонок. Я вздрогнула. Приложив к уху трубку, я услышала голос надзирательницы, которая просила доктора Марадика спешно приехать в госпиталь. Эти ночные вызовы доктора были настолько обычным делом, что я спокойно повесила трубку и позвонила к доктору в его комнату. Он ответил, что не успел еще раздеться и просил меня вернуть его автомобиль.
— Я буду готов через пять минут, — услышала я его ласковый веселый ответ, как будто бы он собирался ехать венчаться, а не на ночной визит к больному.
Я вышла в переднюю, чтобы зажечь там свет и приготовить ему пальто и шляпу. Медленно подвигаясь в полумраке передней к кнопке электрической лампы, я инстинктивно поднялась вверх по лестнице, откуда должен был спускаться доктор. И в тот самый момент, когда на лестнице готова поклясться в этом жизнью — я увидела спутанную детскую скакалку на ступеньках, как будто бы оброненную ребенком. Одним прыжком очутилась я у кнопки и быстро осветила лестницу. Но не успела я еще отнять руки от кнопки и повернуть головы, как услышала за спиной крик не то ужаса, не то боли. Когда я обернулась, он тяжело скатывался с лестницы. Крик ужаса замер на моих устах. Раньше, чем я склонилась над ним, раньше, чем вытерла с головы его кровь и приложила руку к его сердцу, я звала, что он мертв…
Все были уверены, что он оступился нечаянно, я же склонна верить, что какой-то призрак поразил его в тот самый момент, когда он наиболее жаждал жить…
Эдмон Жалу
КРУЖЕВНОЙ САВАН
За десять лет супружеской жизни Джон-Артур Энаж ни разу не изменил своей жене. Он искренне любил ее, чувствовал к ней благодарность за то, что она полюбила его, за то, что вышла за него замуж. Когда он познакомился с ней, счастье улыбалось ему: его комедия «Горящий куст» имела шумный успех.
С трудом оправлялся он от долгих лет нужды и одиночества. Круглый сирота, не имея никаких средств к жизни, он с пятнадцати лет сделался репортером. Беготня по улицам, голод, нетопленая мансарда, неприветливая лондонская зима, перехваченная то здесь, то там для поддержания бодрости рюмочка джина…
Он попробовал писать комедии. Успех «Горящего куста» сразу дал ему богатство и славу. Тогда же был он представлен дочери богатого судовладельца, мисс Маргарите Энтрютер, влюбился в нее и через три месяца женился на ней.
Жизнь Джона-Артура Энажа круто переменилась, он достиг вершин человеческого счастья. Правда, враги его находили, что он недостаточно скромен, что иногда он бывает даже заносчив. Что за беда! Зато теперь у него был роскошный особняк в Лондоне, вилла в Брайтоне, автомобили, куча слуг, зато теперь он мог исполнять все свои желания и прихоти. Лучшим его удовольствием было ужинать в «Савойе» среди лондонской аристократии, вместе со своей элегантной, залитой бриллиантами женой.
Но ко всему в жизни привыкаешь. Прошло десять лет и Джон-Артур Энаж совсем забыл, каким жалким репортером был он когда-то. Он продолжал писать пьесы и они по-прежнему имели успех, — но это было уже ремесло, а не искусство.
Однажды, присутствуя на репетиции одной из своих драм, он познакомился с Миной Сютор, маленькой актрисой, тонкой, как тростник, смуглой, как индуска, с серыми, стальными глазами, с руками принцессы. Она не лишена была таланта, происходила из зажиточной буржуазной семьи, ее брат был морским офицером.
Джон-Артур Энаж сразу влюбился в нее, дал ей главную роль в своей новой пьесе, восторженно рассказывал о ней всем своим друзьям и знакомым. Но маленькая Мина Сютор придерживалась строгих принципов и ни одна из зажигательных речей Джона-Артура Энажа не могла поколебать ее добродетели.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Если бы вы не были женаты, я охотно вышла бы за вас замуж, — говорила она. — Но вы женаты!..
Она повторяла ему это приблизительно каждую неделю, а однажды сказала:
— О, если б ваша жена умерла, как любила бы я вас, Джон-Артур!
Энаж содрогнулся.
Он был влюблен до потери рассудка, он способен был на убийство, на преступление. И мысль о вдовстве, внушенная ему, может быть, бессознательно Миной, прочно засела в его мозгу. Зная, что жена его страдает невралгией, он посоветовал ей прибегнуть к подкожным впрыскиваниям морфия. Его ожидания оправдались: Маргарита сделалась морфинисткой. От времени до времени Джон-Артур Энаж компании ради делал уколы и себе. Он делал их так искусно, что жена не раз прибегала к его помощи, но однажды — роковая случайность, конечно! — впрыснутая доза была так велика, что несчастная женщина не проснулась больше.
Когда несколько лет тому назад мистрис Энаж была серьезно больна, она пожелала иметь кружевной саван и попросила мужа похоронить ее, когда она умрет, в этом саване. Джон-Артур Энаж свято исполнил волю усопшей.
Он целый год оплакивал Маргариту, казался неутешным, потом женился на Мине Сютор. Маленькая актриса отлично чувствовала себя в роскошном особняке, в сказочной вилле и, высоко подняв голову, проходила по залам «Савойи».
Джон-Артур Энаж был счастлив. Угрызения совести не мучили его. В конце концов он сам поверил в то, что смерть Маргариты явилась результатом несчастной случайности. Так прошло три года.
Но вдруг Джон-Артур Энаж сделался беспокоен, нервен, словно что-то враждебное угрожало его счастью. Он вздрагивал при малейшем шуме, страдал от каких-то мрачных предчувствий, жаловался на мучительные сердцебиения.
Однажды ночью он никак не мог уснуть. Была пятая годовщина смерти Маргариты и его томила страшная тревога. В полночь он услыхал глухие удары молотка.
«Что это, — подумал он, — слуги сошли с ума!»
Но так как предположение, что кто-то вбивает среди ночи гвозди в стену, показалось ему неправдоподобным, он решил, что в дом хотят забраться воры. Чтобы не испугать спавшей жены, он осторожно взял с ночного столика заряженный револьвер и бесшумно вышел из комнаты…
На пороге он постарался ориентироваться. Звуки, по-видимому, исходили из тех комнат, которые были заперты со дня смерти Маргариты. Дрожа с ног со головы, он шел вперед, поворачивая на пути выключатели. И по мере того, как освещалась длинная анфилада комнат, звуки становились все громче, все отчетливее.
Он проходил коридоры, салоны, видел высокие, узкие окна в дубовой оправе, лепные потолки, старинную мебель, гобелены, мраморные статуи, редкие картины. Он смотрел вокруг с таким чувством, словно видел все это в последний раз.
Идя по тому направлению, откуда доносились звуки, Джон-Артур Энаж дошел до дверей комнаты, в которой умерла Маргарита. Он содрогнулся, хотел вернуться обратно… и помимо своей воли открыл дверь.
Удушливый залах пахнул ему в лицо. Запах гниения, хуже того: трупный смрад…
Быстро повернул он выключатель. И в ужасе попятился. Его зубы стучали, как в лихорадке. На стене в глубине комнаты он увидел белый кружевной саван, тот самый саван, в котором была похоронена Маргарита. Саван висел на двух ржавых гвоздях и весь покрыт был зелеными пятнами и сгустками запекшейся крови.
Энаж смотрел, смотрел: этот саван был его приговором. Значит, мертвые возвращаются? Значит, есть привидения? Значит, прошлое может воскреснуть? Маргарита принесла в его дом свой саван, ему не избежать ее мщения, он погиб, безвозвратно погиб!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Когда на следующий день слуга вошел утром в комнату, он увидел на стене кусок белой материи, а на полу распростертый труп своего господина: Джон-Артур Энаж застрелился.
КОЛЬЦО С ИЗУМРУДОМ
Уильям Фриман
ЗАКЛЯТЫЙ ДОМ
![]()
