121
Вечное молчание этих бесконечных пространств ужасает меня (фр.).
122
К Тебе, Господи, взываю (лат.). Не станем же искать уверенности и прочности (фр.).
123
"Письма к провинциалу" (фр.).
124
Достаточная благодать, которая недостаточна (фр.).
125
Мы до того тщеславны, что хотели бы быть известными всему миру и даже последующим поколениям; суетность так сильна в нас, что уважение пяти-шести окружающих лиц нам льстит и доставляет нам удовольствие (фр.).
126
Суетность так укоренилась в сердце человека, что и солдат, и грубиян, и повар, и носильщик похваляются и хотят иметь своих поклонников; даже философы хотят этого; и те, кто оспаривает их, хотят иметь славу хороших писателей; и те, кто это читает, хотят похваляться тем, что прочти; и я, пишущий это, желаю, может быть, того же (фр.).
127
Бл. Августин. Разум никогда бы не подчинился, если бы не считал, что есть случаи, когда он должен подчиниться. Стало быть, справедливо, чтобы разум подчинялся, когда он считает, что это нужно (фр.).
128
Вера должна предшествовать разуму, — это разумный принцип. В самом деле, если это правило не разумно, то оно противно разуму, от чего упаси Бог! Если же, стало быть, разумно, что вера должна предшествовать разуму, чтобы достичь еще недостижимых для нас высот, очевидно, что тот разум, который нас в этом убеждает, сам предшествует вере (фр.).
129
Ничто так не согласно с разумом, как это отречение от разума (фр.).
130
Две крайности: исключать разум и признавать только разум (фр.).
131
Крайний ум обвиняется в безумии, как крайний недостаток. Одна только посредственность хороша… выйти из середины значит выйти из человечества (фр.).
132
Придерживайтесь общего пути (фр.).
133
То, что утверждает разум, не может быть разрушено авторитетом (лат.).
134
Безразличие (греч.)
135
Стыдно (лат.).
136
Нелепо (лат.).
137
Невозможно (лат.).
138
Высшее благо (лат.).
139
Те, кто им верит, самые пустые и глупые люди (фр.).
140
Животные собой не любуются. Лошадь не любуется своим спутником. Это не значит, что они не соревнуются на бегах, просто из этого ничего не следует; в конюшне самая грузная и неуклюжая лошадь не уступит своего овса другой, как хотелось бы людям. Их добродетель довольствуется собой (фр.).
141
Добродетель язычников — блестящие пороки (лат.).
142
Добродетели язычников скорее пороки (лат.).
143
Мое «я» ненавистно (фр.).
144
Наполняйте землю и обладайте ею (лат.).
145
Если бы человек был убежден, что отношения чисел — нематериальные, вечные истины, зависящие от первичной истины, в которую они включены и которую называют Богом, я бы не считал, что он сильно продвинулся к своему спасению (фр.).
146
Имеющий родиться считается уже родившимся (лат.).
147
Идолы (лат.).
148
Это высшая степень веры полагать, что Он милостив, когда Он спасает столь немногих и столь многих осуждает, полагать, что Он справедлив, когда Он по своей собственной воле делает нас неизбежно достойными осуждения, дабы казалось, как замечает Эразм, что его радуют муки несчастных и что Он более всего достоин ненависти, чем любви. Если бы я мог хоть каким-нибудь образом уразуметь, как это Бог милосердный и справедливый являет нам столько гнева и несправедливости, то не было бы нужды в вере (лат.).
149
Бог есть Бог униженных, несчастных, отчаявшихся и тех, которые обращены в ничто. Его природа в том, чтобы подымать униженных, питать голодных, возвращать зрение слепым, утешать несчастных и печальных, оправдывать грешников, воскрешать мертвых, спасать проклятых и утративших надежду и т. д. Он ведь всемогущий Творец, из ничего творящий все. Но до этого существенного и собственного дела Его не допускает зловреднейшее чудовище — самомнение праведности, которая не хочет быть грешной, нечистой, жалкой и проклятой, а справедливой и святой и т. п. Оттого Бог должен прибегнуть к молоту, а именно, к закону, который разбивает, сокрушает, испепеляет и обращает в ничто это чудовище с его самоуверенностью, мудростью, справедливостью и властью, дабы оно знало, что оно погибло и проклято из-за зла, которое в нем (лат.).
150
Вот почему нужно, рассуждая о справедливости, о жизни и о вечном спасении, удалить совершенно с наших глаз закон, как будто бы он ничего не значит и никогда не должен был бы что-нибудь значить (лат.).
151
Закон дан по причине преступлений (лат.).
152
Я бы не осмелился так называть закон — это было бы страшнейшее богохульство, если бы апостол Павел этого не сделал до меня (лат.).
153
Обойтись без Бога (фр.).
154
Но этого-то я и боюсь (фр.).
155
А почему? Чего вам терять? (фр.).
156
Ничего нельзя понять в творениях Божиих, если не исходить из того, что он хотел ослепить одних и просветить других (фр.).
157
Смирись, бессильный разум; умолкни, глупая природа: знай, что человек — существо, бесконечно непонятное для человека, вопроси у твоего Владыки о неведомом тебе истинном твоем состоянии. Послушай Бога (фр.).
158
Этот прекрасный развращенный разум все развратил (фр.).
159
Удивительно между тем, что самая непостижимая для нашего разумения тайна — преемственность первородного греха — и есть именно то, без чего мы никоим образом не можем познать самих себя! И действительно, ничто не шокирует так наш разум, как ответственность за грех первого человека, распространяющаяся на тех, кто, по-видимому, не мог соучаствовать в нем и не может нести вину за него. Эта наследственность вины кажется нам не только невозможной, но и крайне несправедливой; с нашим жалким правосудием никак не согласуется вечное осуждение безвольного ребенка за грех, в котором он принимал, по-видимому, так мало участия, ибо оно произошло за шесть тысяч лет до его появления на свет. Конечно, ничто не может оскорбить нас больше, чем это учение; тем не менее без этой тайны, самой таинственной из всех тайн, мы не будем понятны самим себе. В этой бездне… завязывается узел нашей участи; так что без этой тайны человек непонятен еще больше, чем сама эта тайна (фр.)
160
Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не философов и ученых (фр.).
161
Навеки в радости за один день подвига на земле (фр.).
162
Настоящая и единственная правда в том, чтобы ненавидеть себя (фр.).
163
У сердца свои основания, которых разум не знает (фр.).
164
У разума свои основания, которых сердце не знает (фр.).
165
Бессмертие души для нас столь важный вопрос, он касается нас так глубоко, что нужно утратить всякое сознание, чтобы быть равнодушным к нему (фр.).
166
Ничто так не важно для человека, как его положение; ничто ему так не страшно, как вечность. Поэтому совершенно противоестественно, что находятся люди, равнодушные к утрате своего бытия и к опасности вечного ничтожества. Совсем иначе относятся они к любой другой вещи: боятся всего вплоть до сущей безделицы, стараются все предусмотреть, всему сочувствуют; и тот самый человек, который проводит столько дней и ночей в досаде и отчаянии по поводу потери должности или какого-нибудь воображаемого оскорбления своей чести, — тот же самый человек, зная, что со смертью он потеряет все, не беспокоится об этом, не волнуется. Чудовищно видеть, как в одном и том же сердце в одно и то же время уживаются такая чувствительность к мелочам и эта странная бесчувственность к самому важному. Эта непостижимая завороженность и сверхъестественное отупление свидетельствуют о всемогущей силе, которая их вызывает (фр.).
