21 марта. «Литовское правительство доставляет много хлопот… Они хотят взять назад свою декабрьскую резолюцию, согласно которой в благодарность за независимость они должны заключить тесный союз с Германией». Независимость? Самоопределение а 1а Hoffmann.
23 марта. Два немца наносят Гофману визит. Один из них, «немецкий пастор, говорил от имени немецких колонистов Южной России и Крыма. Он довольно долго толковал о праве на самоопределение и на основании этого права предлагал заключить союз между крымскими татарами и немецкими колонистами, в результате которого Крым и прилежащие области смогут быть объединены в германскую колонию. Я сказал ему, что не имею возражений». Самоопределение по Гофману продолжается.
3 апреля. «Новое наступление на западе, и все они кажутся уверенными в победе… На запад переброшены все, без кого я могу обойтись, даже члены штаба. Мне часто жаль, что Гинденбург и Людендорф не дали мне дивизии. Теперь командовать дивизией на Западном фронте было бы, во всяком случае, гораздо интереснее и больше обещало бы, чем мой мертвый пост здесь на востоке».
4 апреля. «Мы оккупировали сейчас весь Крым, а на востоке продвинулись почти до самой границы Украины… Наши операции в районе Кавказа были обусловлены также нашей потребностью в военном сырье. Из-за этого нам надо было добиться контроля над Баку и железнодорожной линией Баку — Тифлис — Батум».
26 апреля. «Положение на Украине становится критическим. Правительство продолжает чинить трудности, и боюсь, что нам придется искать другого».
30 апреля. «С политической точки зрения, главное то, что украинцы, наконец, свергли свое правительство. «Украинцы» — читай: немцы. «Они дали полномочия гетмана Украины и диктатора одному генералу. Поскольку этот господин будет соблюдать Брестский договор и другие соглашения касательно поставки зерна и т. д., его назначение, по всей вероятности, окажется нам выгодно». «Этот господин» был гетман Скоропадский, генерал из бывшей свиты русского императора.
2 мая. «Донские казаки послали телеграмму гермайскому императору, прося о помощи против большевиков… Теперь мы им по душе».
6 мая. «Генеральный штаб» — Людендорф — «и Эйхгорн» — фельдмаршал фон Эйхгорн, германский командующий на Украине, — «сами того не зная, гонят Украину назад в объятия России».
25 мая. «Я бы не возражал против дальнейшего продвижения на восток — мне бы хотелось добраться до Индии, да только расстояния все увеличиваются, а наша армия — нет».
4 июня. «Мне кажется, что наше наступление на западе постепенно замирает на линии Реймс — Суас-сон… Если бы я был Людендорфом —…»
5 июня. «Разные стычки и сражения на Украине за последние несколько дней».
26 июня. «Кюльман произнес плохо продуманную речь. Я думаю, что он, вероятно, скоро исчезнет». Так и случилось: Кюльман ушел в отставку. Он согрешил, сомневаясь в вероятности военной победы и настаивая на мирных переговорах.
3 июля. «По мнению наших представителей в России, дни большевиков сочтены». Сочтены были дни главного представителя Германии в Москве, графа Вильгельма фон Мирбаха. Он был убит 6 июля.
В три часа пополудни 6 июля 1918 г. двое русских, Яков Блюмкин и Николай Андреев, явились в германское посольство в Денежном переулке. Девяти латышским стрелкам, которые по личному приказанию Ленина стерегли посольство, бывший купеческий особняк, Блюмкин и Андреев показали пропуск, подписанный Феликсом Дзержинским, председателем ЧК (Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем). Блюмкин и Андреев оба занимали в ЧК высокие посты. Они подделали подпись Дзержинского. Левый эсер Александрович, заместитель Дзержинского, поставил на их мандат большую печать ЧК. Левыми эсерами были и Блюмкин с Андреевым. Их принял секретарь германского посольства д-р Рицлер, но они настаивали на выходе самого Мирбаха. По их словам, ЧК арестовала немецкого шпиона по имени Роберт Мирбах. Их провели в кабинет посла на первом этаже. Блюмкин подошел к Мирбаху, выхватил маленький револьвер и выстрелил в упор. Затем Блюмкин и Андреев бросились к открытому французскому окну, но, прежде чем выпрыгнуть, Блюмкин бросил бомбу в умирающего немца. Прыгая, Блюмкин сломал ногу. Убийцы бежали в ожидавшем их автомобиле — сначала в ЧК, потом в штаб отряда Попова. Попов тоже был высокопоставленным чекистом и левым эсером. Под его командованием было несколько сот человек.
Как только Дзержинский услышал об убийстве, он вместе с Караханом приехал в Денежный переулок, а оттуда в штаб Попова. Там к нему присоединился его помощник М. Я. Лацис, латыш, бывший учитель. Они потребовали выдачи убийц. Левые эсеры разрешили обыскать помещение. Дзержинский и Лацис прошли из комнаты в комнату, выламывая двери. Не найдя тех, кого искали, они стали угрожать арестом присутствовавшим левым эсерам, но были сами «временно задержаны» в подвале здания{404}.
Убийство дипломата послужило сигналом к началу мятежа левых эсеров, который должен был смести правительство большевиков и привести к возобновлению военных действий с Германией.
Мирный договор был ратифицирован, но мало кто был удовлетворен им. Даже Ленин оставался недоволен. Чичерин определил политику кайзера после ратификации как «постепенное наступление и просачивание Германии все дальше и дальше в глубь России». В апреле, говорит далее Чичерин, германское наступление «доходит до великорусских губерний». Еще 26 апреля, в тот день, когда Мирбах вручил верительные грамоты Свердлову, «происходило дальнейшее движение к северу германских войск, наступающих на Орел, Курск и Воронеж». Москва была под угрозой. «Весь май, — говорит Чичерин, — был крайне тревожным временем вследствие постепенных продвижений частью германских отрядов, частью поддерживаемых ими иррегулярных банд дальше на север и на северо-восток. Главные же удары немцев в это время были направлены на юго-восток… по направлению к хлебородной Кубани». «А турецкие войска в это время, не стесняясь никакими договорами, подвигались вперед на Кавказе и поддерживали там фиктивные контрреволюционные правительства». А самое главное, «клокочущий вулкан насквозь проникнутой восстанием Украины»{405} продолжал изрыгать искры, долетавшие до Москвы. Вместо формулы Троцкого «Ни мир, ни война», у большевиков теперь была и война и мир. Политика Ленина, который готов был пойти на любые идеологические жертвы ради достижения мира, разбивалась о политическое вероломство и военные действия со стороны Германии. Левые эсеры, тесно связанные с Украиной, кипели. Коммунистическая партия была в беспорядке.
