— На Арракисе первой нашей целью будет создание травяного покрова на больших территориях. Мы начнем эту работу, используя мутированные засухоустойчивые травы. Связав влагу в дерне, мы перейдем к посадке лесов на холмах — а затем дело дойдет до создания открытых водоемов.
Сначала небольших, вытянутых вдоль линий преобладающих ветров, с ветровыми ловушками и осадителями, которые отберут у ветра украденную им влагу. Мы, наверно, создадим настоящие сирокко — влажные ветры… но нам никогда не уйти от необходимости ставить ветровые ловушки.
«Вечно он читает мне лекции. Что бы ему наконец заткнуться? Он что, не видит, что я умираю?»
— И ты тоже, безусловно, погибнешь, как и я, — заверил отец, — если не уберешься немедленно с образующегося под тобой пузыря. Да-да, там, внизу — премеланжевый карман, и ты это и сам понимаешь. Ты ведь чувствуешь запах газов? И понимаешь, что Маленькие Податели уже начинают выпускать воду в премеланжевую массу.
Мысль об этой воде в глубине сводила с ума. Он представлял ее, эту воду. Там, в пористых породах, запечатанная кожистыми телами полурастений-полуживотных, Маленьких Подателей, была вода. Чистейшая, прозрачная, свежая, — и она выливается сквозь тонкий пока разрыв в…
В премеланжевую массу!
Он вдохнул гнилостно-сладкий запах. Да, он заметно усилился.
Кинес заставил себя подняться на колени. Раздался резкий птичий крик, захлопали крылья.
«Это — Пустыня Пряности, — думал он. — Даже днем здесь должны быть фримены. Они обязательно увидят птиц и придут выяснить, в чем дело».
— Движение в среде — обязательное условие для животной жизни, — объявил отец. — Кочевые народы следуют этому принципу. Линия же движения зависит от потребности в воде, пище, минералах и другом сырье. Теперь мы должны контролировать это движение, приспосабливая его для наших целей.
— Заткнись, а? — пробормотал пересохшим ртом Кинес.
— Мы должны сделать на Арракисе то, что никогда еще не применялось к целой планете, — ответил отец. — Мы должны использовать человека в качестве созидательной экологической компоненты. Внедрять приспособленные к местным условиям земные формы. Тут — растение, там — животное и, наконец — человек, который преобразует водяной цикл и самый ландшафт.
— Заткнись!!!
— Именно линии движения дали нам ключ к пониманию связи между червями и Пряностью, — сообщил отец.
«Да, червь, — со внезапной надеждой подумал Кинес. — Податель всегда приходит при взрыве премеланжевого кармана. Но у меня же нет крюков! Как я взберусь без них на большого Подателя?..»
Он чувствовал, как отчаяние выпивает последние его силы. Вода так близко, всего в сотне метров под ним; и червь придет наверняка, но удержать его на поверхности и воспользоваться им не удастся!..
Кинес вновь упал ниц на песок, в продавленную им выемку. Песок обжег его левую щеку — правда; это ощущение словно пришло откуда-то издалека…
— Экосистема Арракиса организовалась на основе эволюции эндемических форм жизни, — вещал отец. — Не странно ли, что практически никто не поднял глаз от Пряности, не удивился тому, что при отсутствии крупных участков, занятых растительностью, в атмосфере поддерживается практически идеальное соотношение азота, кислорода и углекислого газа. Вот она перед вами, вся планета. Только смотрите и изучайте! Перед вами процесс — процесс жестокий, но это процесс. В нем есть разрыв? Значит, должно быть что-то, занимающее этот разрыв. Наука, собственно, и состоит из ряда фактов, которые, будучи объяснены, стали считаться очевидными. Я знал о Маленьких Подателях, населяющих глубины под песками, задолго до того, как увидел их.
— Пожалуйста, папа, хватит лекций! — прошептал Кинес.
Коршун сел на песок возле самой его руки. Кинес смотрел, как птица сложила крылья и, наклонив голову, одним глазом взглянула на него. Собрав последние силы, он слабо, хрипло крикнул. Коршун отпрыгнул шага на два, но продолжал рассматривать добычу.
— До сих пор, — сказал отец, — человек и все созданное им были кожной болезнью планет. Природа же всегда старается бороться с недугом, она уничтожает или инкапсулирует ее, — или включает ее в собственную систему так, как нужно ей самой.
Коршун пригнул голову, расправил крылья, хлопнул ими. И опять уставился на неподвижно вытянутую руку. Сил крикнуть у Кинеса уже не было.
— Однако исторически сложившаяся система взаимного ограбления кончается здесь, на Арракисе, — сказал отец. — Нельзя бесконечно красть у природы, не заботясь о тех, кто придет следом. Физические свойства планеты — основа ее экономики и политики; мы увидим их — и наш путь очевиден.
Он никогда не мог остановиться, заведя лекцию. Лекции, лекции — вечные лекции…
Коршун подпрыгнул на шаг ближе к безвольной руке Кинеса. Наклонил голову, взглянул оценивающе на тело, сперва одним глазом, потом другим.
— Арракис — планета монокультуры, — сказал отец. — Монокультура. Всего одна. Она обеспечивает правящему классу такую жизнь, какую во все времена вели правящие классы, в то время как внизу подбирала их объедки безликая масса недочеловеков-полурабов. Так вот, нас занимают именно эти массы и эти, так сказать, объедки. Они куда ценнее, чем кто-либо мог предположить.
— Я тебя не слушаю, так и знай, — прошептал хрипло Кинес. — Уходи…
И он опять подумал с надеждой: «Наверняка поблизости должны, должны быть мои фримены. Они придут хотя бы для того, чтобы проверить — не удастся ли поживиться здесь водой…»
— Итак, массы Арракиса узнают, что мы трудимся, чтобы земля здешняя изобиловала водами, — продолжал отец. — Разумеется, у большинства будут лишь полумистические представления о том, как мы собираемся сделать это. Многие, не осознающие проблемы ограничения веса, могут вообразить, что мы собираемся ввозить воду с какой-нибудь планеты, где она имеется в избытке. Что ж, пусть думают что угодно, пока они в целом верят нам.
«Вот сейчас… сейчас я встану и выскажу ему все, что о нем думаю, — подумал Кинес. — Вместо того чтобы помочь — стоит, поучает!..»
Птица подобралась еще на шаг ближе к руке. Чуть поодаль опустились на песок еще два коршуна.
— Религия и закон должны быть едины для всей этой нашей массы, — сказал отец. — Всякий акт неповиновения должен рассматриваться как грех и караться именно как таковой — наложением религиозной же кары. Это принесет двойную выгоду, укрепляя как повиновение, так и храбрость. Мы, заметь, должны опираться не столько на храбрость отдельных личностей, сколько на храбрость всего населения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
