В апреле гром пушек оповестил о том, что лед на реке начал трескаться. Три месяца провела императрица вместе со своей свитой в Киеве в ожидании, когда зима выпустит реку из ледяного плена. К 1 мая судоходство на Днепре возобновилось. Екатерина и ее почетные гости поднялись на борт семи новых, только что спущенных со стапелей вельботов, построенных под контролем Потемкина. «Флотилия Клеопатры», по меткому выражению де Линя, тронулась в путь.
Ярко раскрашенные суда имели команды, одетые в униформу, и маленькие оркестры. На каждом вельботе были декорированные спальни с удобными кроватями; убранными покрывалами из тафты, и с письменными столами из красного дерева. В туалетных комнатах и гостиных поставлены диваны, обитые дорогими китайскими тканями. Повсюду сияли шелк и золото. На одном вельботе была оборудована просторная столовая. На каждом судне находилось всего несколько человек, поэтому встречи для совместного времяпрепровождения стали подвигом, который требовал отваги и сноровки, поскольку для посещения соседей путешественникам приходилось на крошечных гребных лодках сновать между суднами. В пору половодья это не могло обойтись без приключений. Каждый день утлые лодчонки переворачивались, и люди или вещи оказывались в воде. Однажды во время сильной грозы на песчаные мели село сразу несколько вельботов.
Екатерина писала Гримму, что плавание по полноводной реке оказалось делом не из легких. Всего императорская флотилия насчитывала что-то около восьмидесяти больших и малых судов, и избежать столкновений не удавалось. Течение было быстрым и коварным. На пути встречалось множество крутых поворотов и крохотных островков. Погода не баловала. Поднять паруса на вельботах было невозможно. Екатерина, как всегда, много работала за письменным столом. Каждый день она посылала и получала из Петербурга по несколько тяжелых и больших посылок с депешами. В часы отдыха императрица и ее гости развлекали себя играми в слова, вели оживленные беседы и устраивали состязания в литературном мастерстве. «Если бы вы только слышали все, что было за все это время сказано на моем вельботе, — писала она своему корреспонденту в Париж, — вы бы умерли со смеху».
Граф де Сегюр, хорошо знавший императрицу, поскольку провел при дворе в Петербурге несколько лет, считал, что во время весеннего путешествия по реке она пребывала в исключительно хорошем расположении духа.
«Я никогда не видел императрицы в лучшем настроении, чем в тот первый день нашего путешествия, — записал он. — Обед прошел в очень оживленной обстановке, мы все с большой радостью покидали Киев, где лед продержал нас в течение трех месяцев. Весна обновила наши мысли; красота природы, великолепие нашего флота, величие реки, движение, радостные толпы бежавших вдоль реки зевак, облаченных в странную мешанину костюмов тридцати народностей, наша уверенность в том, что каждый день будет полон новых впечатлений, — все это обостряло и возбуждало наше воображение».
Гости Екатерины переживали подъем духовных и умственных сил. Де Линь экспромтом сочинял стихи в классическом александрийском размере, а Сегюр подсказывал ему окончания рифм. Фицхерберт проявил талант рассказчика. Нарышкин, как всегда, дурачился, вдохновенно изображая из себя придворного шута. Кобенцль, любивший в свободную минуту лицедействовать, предложил в опочивальне Екатерины устроить драматизацию пословиц. Императрица тоже выступала со стихами и состязалась в остроумии. Хотя искрометному умнице де Линю она показалась несколько тяжеловесной и слишком прямолинейной. Она не обладала его живостью ума (но надо отд ать должное, в то время ее занимали другие заботы). В умственных забавах ее обыгрывали, но, заметим, ее соперники были людьми незаурядными.
В письмах Гримму Екатерина рассказывала о том, что тревожило ее в ту пору, когда позолоченные ладьи неслись вперед по широким водам Днепра в сторону Херсона. До ее ушей дошла молва о том, что близ Оренбурга появился другой узурпатор, который намеревается довести дело Пугачева до победного конца. Согласно другим сообщениям из степных районов Поволжья, среди местных крестьян якобы ходили слухи о том, что Пугачев жив (на самом деле в январе 1775 года он был казнен), но скрывается и в ближайшее время объявится и возглавит новое восстание. О подобных вещах Екатерина слышала уже много лет подряд. Но она не могла пренебрегать этими известиями, поскольку знала, что ее подданные так же непостоянны и непредсказуемы, как реки весной. Она брала на заметку сведения о том, где и когда возникли те или иные слухи, и была начеку.
На своем позолоченном вельботе государыня работала, сидя на палубе. В длинном свободном платье, наслаждаясь теплом, она прочитывала бумаги, которые приносили ей секретари, писала ответы. Она нашла греческого портного, который, наряжая ее, «был проворен, как мартышка», по ее собственному выражению, и «всегда старался угодить ее прихотям». А ее фантазия тогда склонялась в сторону юности. Однажды вечером во время светского приема на своем вельботе императрица появилась в оранжевом платье из тафты, отделанном голубыми лентами, с седыми волосами, распущенными по-девичьи. Зная, что находится в кругу друзей, Екатерина позволяла себе быть по-юному кокетливой и очаровательной. Даже в солидном возрасте это ей шло.
Как и Потемкин, Екатерина имела два гардероба: платья, сшитые по европейскому образцу (достаточно дорогие, но без экстравагантности) для официальных приемов, и платья по московской моде для работы и отдыха, не стесняющие движений, со множеством складок, способных скрыть ее полный живот и широкие бедра. Местные жители с восторгом встречали ее московский наряд. Она с палубы смотрела на них, толпившихся на речном обрыве. Они выкрикивали приветствия и махали ей руками.
Екатерина улыбалась в ответ и снова возвращалась к своей работе.
Война с Турцией представлялось ей неизбежной. Да и путешествие ее должно было подтолкнуть турок к решительным действиям. Тогда у нее будет предлог объявить войну, в победном исходе которой она почти не сомневалась. Екатерина имела поддержку Австрии. Они договорились с императором Иосифом встретиться на юге, но надежд на это было мало, поскольку он хворал. Противодействие ее военным замыслам могли оказать британцы и французы, но они находились далеко. К тому же французам было не до вмешательства, так как они с трудом справлялись с внутренними трудностями, которых день ото дня становилось все больше.
Во время путешествия Екатерина с интересом следила за событиями, которые разворачивались во Франции. Она узнала, что для решения тяжелого финансового кризиса была созвана Французская ассамблея знати. Она неодобрительно относилась к фривольному поведению королевы Марии-Антуанетты, младшей прелестной сестры императора Иосифа, и к неумелому правлению толстяка Луи XVI. Французское правительство, похоже, потерпело крах, и страна если еще и не вышла из повиновения, то во всяком случае уже становилась неуправляемой. Екатерине было приятно думать, что идеи просвещенного правления, появившиеся на свет во Франции, прижились в России, привитые ею, Екатериной, а не Людовиком XVI, и что она была действительной наследницей Монтескье, Дидро и Вольтера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
