Однако ругать его почему-то не торопились.
— У него что-то с ножкой, — обеспокоенно сказал девчачий голос, и вновь Николя послышалось, будто рассыпались по гравию горсти бубенчиков. — Ох, осторожно… Давайте, я придержу ногу, а вы его развернёте.
«Ой, не надо!» — едва не завопил мальчик, но вспомнил о своём героическом прошлом и одновременно встретил взгляд испуганных карих глаз, да таких…
… прекрасных, словно у ангела небесного…
…аж дыхание перехватило…
Почему-то сразу стало легче. Фея-ангел нежно поглаживала больную ногу, Никки сквозь штанину чувствовал касания её пальчиков, а вот боль почти не ощущал. Монах меж тем уложил его на спину, осторожно прощупал голову, руки, плечи, рёбра…
— Всё остальное цело. Удачно упал, сынок, с такой-то высоты… Мог бы и шею сломать, а отделался только ногой.
— Сломал? — в ужасе спросила девочка-фея. И Николя задрожал, ибо, несмотря на малый возраст, успел наслушаться от взрослых, что перелом — это очень плохо, и чаще всего, нога после этого загнивает, и её приходится отрезать. Как же он — безногий?
Но тяжёлая мужская ладонь погладила его по голове, и почему-то показалось — батюшка рядом, и ничего страшного не случится, уж он-то не даст отрезать ногу, где это видано!
— Мы наложим шину, — сказал незнакомый низкий голос, и мальчик стряхнул наваждение. Конечно, это был не отец. Но некто, такой же сильный и всемогущий. — Лежи спокойно, поговори пока с этой доброй госпожой, а я подыщу что-нибудь подходящее. Госпожа… — Он осёкся, вглядываясь в лицо феи-ангела, будто узнавая. — Займите отрока разговорами, отвлеките его.
— Дяденька, мне не отрежут ногу? — успел пискнуть Николя.
— Ни в коем случае. Я отвезу тебя к хорошему врачу, и через месяц ты будешь скакать, как заяц. Но прежде, чем трогать тебя с места, надо закрепить сломанные кости так, чтобы они не двигались и не причиняли тебе боль. Понял? Жди и терпи. Господь тебя не оставит, да и мы тоже.
— Жди, — строго повторила фея-ангел. — И добавила совершенно как матушка: — Горе моё…
Она была рядом всё это время, пока монах, не нашедши поблизости ни рейки, ни палки, не срезал невесть откуда взявшимся ножом две толстых яблоневых ветки и обстругал их, сделав плоскими, как дощечки. Девочка-госпожа гладила его по лбу, по щекам, утешала, просила потерпеть, а когда заметила, что Николас облизывает пересохшие губы — сбегала к стоящей неподалёку бочке с водой, намочила платок и обтёрла Никки лицо. Сразу полегчало. Нога онемела, он не мог пошевелить даже пальцами, но готов был повредить и вторую — лишь бы подольше оставалась с ним эта красавица, настоящая взрослая госпожа, снизошедшая со своих небес к простому маленькому воришке, у которого всё уже перепуталось в голове.
Монах приложил одну из дощечек к боку мальчика.
— Мне нужно их чем-то закрепить. Привязать. Госпожа… э-э…
— Мар… — Анна, — быстро ответила небожительница, отчего-то вспыхнув.
— Вам придётся сходить за помощью. Нужны бинты или хотя бы полотно.
— Да ведь сёстры после службы разошлись, и у них Час Молчания, их нельзя тревожить. У кого же спросить? Погодите-ка… Дайте-ка мне ваш ножик, отец… — она глянула вопросительно.
— Бенедикт. Это кинжал, дочь моя, — помедлив, ответствовал монах. Но нож из голенища, куда было его припрятал, достал вновь. — Он очень острый. Не порежьтесь.
— Ой, спасибо! — непонятно чему обрадовалась фея и тут же пробормотала: — Без «ой», я знаю… И отвернитесь, пожалуйста, не сочтите за дерзость с моей стороны…
Отвернуться-то она просила только монаха с чудным именем, а потому Николя пошире раскрыл глаза и всё видел: как юная госпожа завернула до самого пояса сперва одну плотную богатую юбку, затем вторую — и тут мальчик даже прижмурился от смущения, а ещё пуще — от кипельной белизны пышных нижних юбок. Но всё равно углядел, как его фея ловко отчекрыжила ножом изрядный кусок подола — сперва от одной юбки, затем от второй. И прелестные ножки в крошечных туфельках узрел, и даже одну подвязку на чулке.
— Вот. — Феечка торопливо оправила наряд и принялась надрезать полотнища и надёргивать из них узкие полосы. — Этого хватит?
Монах посмотрел на неё во все глаза — конечно, ведь уже можно было глядеть! — и молча кивнул. Вновь опустился рядом с Николасом и стал прилаживать одну обструганную дощечку, подлиннее, со стороны бока, другую — с внутренней стороны ноги. Тут Никки, даром, что маленький, даже засмущался. Но и начал вскрикивать — когда мужские пальцы случайно задевали конечность, и та отзывалась болью. Но отче как-то по-особому провёл широкой ладонью над больным местом, прикрыл глаза, помолился…
— Вы его исцелили? — благоговейно прошептала госпожа.
— Что ты, дитя моё. Если бы я мог — к чему тогда эти приспособления? Нет, я лишь унял боль и снял отёк, это поможет ему перенести дорогу. А вот теперь… Придётся вам всё же потревожить сестёр. Нам нужны носилки. Я бы донёс нашего юного друга до кареты и на руках, но — видите, как я зафиксировал ногу? Её желательно не беспокоить.
— Сестёр тоже, — решительно ответила госпожа. — Пойду-ка я, схожу за нашими слугами. У них отличные крепкие плащи: мы их натянем — и вынесем мальчика. Четверо больших и сильных мужчин прекрасно справятся.
— Но, дочь моя… — как-то беспомощно сказал монах.
— Что? — удивлённо вздёрнула бровки фея.
— Это женский монастырь, смею напомнить, и появление в его стенах мужчин…
— Это? — Госпожа смешно завертела головой. — Я вижу здесь сад, святой отец, и разбившегося ребёнка. А монастырь — где-то там, за стенами, там ничего и не узнают. Мы и не скажем.
И в один момент подхватила юбочки и убежала. Отче только головой покачал и прошептал что-то.
Кажется, «… — тье…». И потом ещё что-то вроде: «Так вот ты какая…»
Четверо дюжих молодцов влекли Николя на туго натянутых плащах, как самую драгоценную в своей жизни ношу, поминутно оглядываясь то на стены церкви святой Урсулы, высящиеся за кромкой сада, то на юную госпожу. Чем она занималась где-то в отдалении, Николя не видел, как ни пытался. Но только когда со всяческими предосторожностями его уложили на сидение настоящей кареты, куда он давно мечтал заглянуть хоть одним глазком, когда монах пристроился напротив и по хозяйски гаркнул вознице «Едем! Да смотри, не тряси!» — снаружи вдруг донеслось: «Подождите!»
И распахнулась дверца, и поспешно втиснулась фея-ангел, и тотчас на всю карету запахло яблоками. А под бок Никки улеглась торба, полнёхонькая, с восхитительно круглыми твёрдыми выпуклостями.
— А это — вам, — зардевшись, маленькая госпожа протянула монаху красивое-прекрасивое яблоко. — Спасибо, — добавила отчего-то шёпотом.
