– А ты? – сказал он в последней попытке.
– Я же сказал! – бешено крикнул Рагдай. – Я не буду с ними драться вечно! До Киева рукой подать. Вон стены! Как только въедешь в ворота, отсюда видно, я тут же вскочу в седло.
– Не догонят?
Рагдай расхохотался:
– Ты будешь еще на дороге к терему князя, когда я тебя догоню!
Из-за поворота выметнулась, взметая копытами золотой песок, тяжелая конница. Кони богатырские, земля под ними стонала, а всадники все в железе, с длинными копьями. Увидев двоих, разом пригнулись к гривам коней, острия копий перестали колыхаться, все разом вытянулись в линию.
Залешанин повернул коня, но крикнул предостерегающе:
– Отборная дружина! Не знаю, как у тебя на самом деле насчет неуязвимости…
– У меня ж медный лоб, – напомнил Рагдай, лицо его посуровело, глаза всматривались во всадников. – Любое копье сломится.
Всадники остановились, перестраивались, вперед выдвигались копейщики, сзади высились угрюмые всадники с широкими топорами в обеих руках. Залешанин хотел крикнуть, что парни, видать, дело знают хорошо, кто-то бросил в бой отборную часть, раскрыв себя и поставив на кон все, но еще раз взглянул на Рагдая, лишь крепче сжал челюсти. Не ему, разбойнику, учить витязя.
Рагдай, закрывшись щитом, оглянулся. Залешанин почему-то мчался вдоль берега, конь несся как стрела. Развернулся, понесся обратно. Похолодев, Рагдай шарил взглядом по воде, но нигде не мог отыскать челны.
Всадники торопливо соскакивали на землю. Пятеро сразу пошли вперед, щиты перед собой, в руках копья. Рагдай опустил руки, торопливо гонял воздух в грудь и обратно, очищая члены от усталости. Думают, что с копьями будет проще, но он сумеет обрубить булатные наконечники, а там сами дальше не сунутся. Пока же отступят, дадут место другим, он снова переведет дух…
Час спустя, стоя среди трупов по колено, он с мрачной гордостью оглядел себя и отступивших. Солнце уже поднялось, заливает мир оранжевым светом. Пролитая кровь стала пурпурной, даже серые камни под солнечными лучами искрились крохотными радугами, цветными искорками.
«Мой лучший бой», – сказал он себе. Никогда еще не дрался один против сотни. Да не простых воинов, не простых!.. И никогда еще не угощал красным вином столько народу, не получив ни единой царапины. Ну, эта на плече не в счет. Даже кровь уже не сочится, устыдилась, взялась корочкой.
Они долго галдели, затем пытались прорваться пешие с топорами. Снова дрался отчаянно и умело, едва не заставили попятиться под натиском мертвых тел, что валились под ноги, громоздились одно на другое. Под ногами хлюпало, кровь застывала и свертывалась, сапоги по щиколотку погружались в вязкую густеющую жижу, что теряла багряность, становилась темно-коричневой, но пахла все еще так, что сердце едва не выпрыгивало от возбуждения и руки хоть и через силу, но поднимали меч.
Тот растяпа со щитом, как он видел, куда-то исчез, но на тот берег вряд ли сумел, скорее всего все еще ищет лодку. Кто-то сумел продырявить их все на этом берегу. По крайней мере, напротив Киева. Отыщет ли?
Солнце перевалило через незримую вершину, пошло по западной стороне. Ему что-то кричали, но Рагдай даже не слушал. Заставил себя не слушать, ибо слова хитроумных врагов могут быть настолько умело составленными, что дрогнет сердце даже самого опытного героя. Он сейчас защищает не себя, а Русь, так что рисковать не станет…
«Мой лучший бой, – напомнил себе. Смахнул кровь со лба, повторил: – Лучший!» Годы учений, боев, поединков, сражений, схваток – все сейчас холодно высчитывало, направляло его руку, заставляло одни удары пропускать мимо, другие принимать на щит или меч, тело могучего бойца как бы жило само по себе, он только помогал, бдил.
Солнце накалило доспехи, потом словно бы стало прохладнее. Он решил было, что надвинулась туча, но оказалось, солнце перекочевало на ту сторону неба, а от горы упала тень. Сколько же он бьется?
Но из тумана в глазах выпрыгивали новые противники, он заученно и скупо наносил удары, стараясь сразу сделать смертельными, берег силы, уже отяжелел, в груди раскаленный котел, голова трещит, как валун в жарком костре…
Однажды между схватками успел вскинуть голову, удивился солнцу, что по западному склону неба сползает вниз, почти коснулось краем земли. Вся западная часть неба горит в страшном огне, словно весь небосвод залит горячей кровью. Редкие облака застыли, как темные сгустки крови.
Залитый кровью так, будто искупался в закате, он дышал тяжело, с хрипами. Меч выскальзывал из слабеющих пальцев, приходилось сжимать пальцы с таким усилием, что в глазах темнело.
По ту сторону вала из трупов теснились еще около десятка воинов. Двое ранены, остальные только с побитыми щитами. Можно бы и отступить… знать бы только, что этот разиня сумел найти лодку. Плавать не умеет, да и не переплывет со щитом, на котором железа больше, чем дерева…
Он скрипнул зубами. Еще можно успеть… Обряд наскоро, свадебный пир можно начать раньше, главное – подхватить невесту на руки, отнести в спальню, бросить свое семя в благодатное лоно, где взойдет его могучая поросль…
Он отступил на полшага, а когда полезли по еще шевелящимся телам своих товарищей, встретил такими быстрыми ударами, словно отдыхал целый день. По крайней мере, они должны чувствовать, что он снова полон сил.
Сквозь грохот в черепе и шум в ушах слышал страшный нечеловеческий голос:
– Ты умрешь!!!
Он хрипло крикнул в багровую тьму:
– Но родина будет жить!
Тот же страшный голос каркнул грозно и зловеще:
– Безумец! Ты ведь знаешь, что теряешь!
На крик сил не оставалось, Рагдай лишь сглотнул горький ком в горле, прошептал:
– Но родина будет жить.
– Уйди с дороги!
– Но родина… будет… жить…
Они пытались прорваться, последние три богатыря. Рагдай дрался обломком меча, а когда и тот выбили из руки, бил кулаками, рвал зубами, грыз, раздирал… а когда перестал ощущать удары, увидел сквозь пелену крови на глазах, что он один, в ком осталась жизнь. Весь отряд богатырей полег, пытаясь выбить его с дороги.
Звезды сияли как никогда ярко, их высыпало несметное множество, еще не зрели такого удивительного боя. Месяц вынырнул узкий, его часто закрывала тучка, но упрямо пробирался сквозь бока, светил ему с гордостью молодого отрока. Голова трещала, кровь текла из множества мелких ран, сломанные ребра больно кололи при каждом вздохе. Он все не мог понять, переплыл ли Залешанин на ту сторону, то и дело слышал вроде бы плеск, но это был плеск волн о берег, снова слышал вроде бы шлепки весел, даже скрип уключин.
– Вот только теперь, – прошептал он. – Сначала думай о родине, а потом о себе…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
