Присутствовавшие в зале суда были уверены, что Эйдина приговорят к условному сроку заключения или ограничатся уже отбытым наказанием и дадут возможность спокойно покинуть Беларусь, освободив из-под стражи немедленно. Но машина наказаний сработала, и изобретательному консультанту пришлось провести на тюремных нарах еще полгода с лишним.
Ярости Эйдина не было предела. Казалось, он разнесет клетку, в которой находился. Судья — вероятно, из предосторожности — предложила присутствующим очистить помещение.
Заповедь седьмая: «Не укради у хозяина»
Но Эйдин все-таки был на некотором расстоянии от Лукашенко, он обслуживал власть, как бы находясь в стороне от нее. Тем более впечатляющим был арест женщины, которая от имени этой самой власти и действовала, — управляющей делами президента Галины Журавковой372.
В бизнесе Журавкова вела себя как аллигатор. Правил для нее просто не существовало, особенно с середины 2002 года, когда она почему-то всерьез поверила в собственное всемогущество. Она пыталась монополизировать все, что пахло деньгами, — поставки угля, рыбы, морепродуктов…
В деловых кругах Журавкова проходила под кличкой Мадам. Благодаря близости к президенту ей прощалось все, и об этом знали те, кто пытался заниматься бизнесом. И в конце концов Мадам положила глаз на нефтяной рынок. Подведомственная Управлению делами фирма «Белая Русь» стала одним из крупнейших нефтетрейдеров страны. И вот это, как и в истории с зарвавшимся Витей-колхозником, привлекло к ней внимание уже совсем других людей и структур, контролировавших этот бизнес. Речь идет о бывших сотрудниках белорусских спецслужб. Отодвинутые от реального заработка, они тут же начали сливать компромат на свою чиновную соперницу.
Были задеты клановые интересы, и нефтяная война перешла в «горячую» фазу: начались аресты среди руководителей «Белой Руси». Тогда Журавковой грозила всего лишь отставка. Но она прорвалась к президенту, и — осталась на должности.
Однако Мадам мешала всем: она контролировала слишком большие финансовые потоки и могла стать опасным соперником в приватизации наиболее лакомых кусков государственной собственности. И компромат на нее продолжал поступать.
«Как следует из последнего слова обвиняемой, повод убрать Журавкову с занимаемой должности — это недовольство неких компаний, названия которых она не уточняла, ее работой»373.
Ну а арестовали Журавкову, как известно, не за это. А за то, что ее личный аппетит не был согласован с «хозяином».
…Ее выпустили из-под ареста, вынудив внести небывалый по белорусским меркам залог — несколько миллионов долларов. По утверждению Журавковой, деньги для этого собирали всем миром, продавая чуть ли не самое необходимое.
На суд она ходила как на работу. И только с возмущением кивала головой, слыша, как ее обвиняют в получении больших сумм наличных денег от подведомственных Управлению делами фирм.
Прокурор потребовал для нее четыре года лишения свободы.
«13 января в Верховном суде Галина Журавкова и еще трое обвиняемых, проходящих по делу о хищениях, зачитывали свои последние слова. Мужчины просили судить их не за хищение, а всего лишь за злоупотребление служебным положением, и в качестве наказания назначить им те сроки, которые они уже провели за решеткой. А вот Галина Журавкова виновной себя не признала и произнесла довольно пафосную и эмоциональную речь. "Я чувствую виноватой себя только перед президентом Александром Лукашенко!", — сказала Журавкова в суде и почти расплакалась»374.
На оглашении приговора Журавковой не было. Присудили ее к четырем годам лишения свободы, но в колонию она не приехала — исчезла. При этом милиция особо и не скрывала, что «Мадам» никто не ищет.
А зачем ее искать? Лукашенко и без этого мог быть доволен — на суде из уст Журавковой прозвучало главное: «Это моя ошибка, за которую я страдаю, плачу и буду платить всю оставшуюся жизнь».
Теперь уж никто не посягнет на тот кусок, который ему не разрешил проглотить «хозяин».
Заповедь восьмая: «Не возникай»
В двадцать лет с небольшим Егор Рыбаков участвовал в выборах Лукашенко 1994 года. Юный возраст не позволял ему рассчитывать на ведущую роль. Однако Григорий Кисель, возглавивший Национальную Белорусскую телерадиокомпанию, имел на Егорку свои виды. Уговорив меня принять Рыбакова «месяца на два в Администрацию — чтобы пообтесался», Кисель затем перевел его в Могилев на должность начальника областного телевидения.
В Могилеве Егор развернулся вовсю. Будучи персоной, лично известной президенту, он добился выделения областному телевидению новейшего оборудования, набрал молодых талантливых ребят, мечтавших о карьере — в общем, сумел проявить себя. И Кисель, переходя на дипломатическую работу, выдвинул Рыбакова на пост первого заместителя председателя НБТРК. Он, вероятно, почему-то был уверен, что Рыбаков всегда будет считать себя его должником.
Егор, пользовавшийся доверием Лукашенко, не только удержался на новом месте, но очень скоро стал первым лицом старейшей белорусской телекомпании. Правда, это не означало, что старейшая компания будет и лучшей. И когда Кисель вернулся из Румынии, где он служил послом, и возглавил канал ОНТ, созданный на частоте российского ОРТ, учитель и ученик оказались в роли соперников.
Начались разборки между телеканалами. Как всегда, они сопровождались проверками «по наводке». После одной из таких проверок, когда официально было объявлено, что нарушений в деятельности ведомства Рыбакова нет, состоялось заседание по вопросам развития телевидения у президента.
Слово было предоставлено Рыбакову. Егор произнес пламенную речь, в которой обвинил Киселя в попытках дискредитировать его в глазах главы государства, инспирировании проверок и даже чуть ли не в намерениях подослать киллера. Говорят, Лукашенко в изумлении посмотрел на него:
— Егор Владимирович, вы думайте, что и где вы говорите!
Собственно говоря, уже здесь можно было бы остановиться и задуматься: в устах Лукашенко, привыкшего тыкать и гораздо более значительным (и пожилым — в сравнении с Рыбаковым) персонам, обращение на вы звучало как угроза. Однако, как писали классики, «Остапа понесло», и остановиться юный телевизионщик уже просто не мог. Лукашенко слушал его задумчиво, больше не обрывая, и в заключительном слове никак не оценил происшедшее.
Совещание было скомкано. Расходились в молчании. Говорят, Григорий Кисель отпустил свою машину и попросил Виктора Шеймана, тогда — генерального прокурора, подвезти его. Тот якобы любезно согласился.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
