края оврага. Я заметил что-то высматривающего в бинокль Мавродаки.
Вместе с рассветом на равнину со стороны реки стал наползать туман. Похолодало. Благодаря действенному эликсиру из фляги сапёров, меня перестала бить адреналиновая дрожь и в животе заурчало. Недолго думая, я сунул руку в сухарную сумку, где носил неприкосновенный запас: половинку серого хлеба, с четверть фунтом копчёного сала.
— Эй, славяне, налетай! — я подвернул край шинели и прямо на бедре накромсал ножом нехитрую еду. Двое сапёров, не чинясь, потянулись за угощением, предварительно поплевав на руки и отерев их о штаны. Появилась на свет пара луковиц. Четверть часа прошли в молчании, прерываемые деликатным чавканьем и похрустыванием лука. Запили царское угощение всё той же настойкой, передавая друг другу флягу.
— Пронькин! — раздалось откуда-то сверху, — к командиру!
Мавродаки стоял на краю оврага с одним из своих унтеров и казачьим есаулом, держащим в поводу гнедого резвого коня. Конь переступал копытами, горячился и фыркал, косясь на казака.
Пробегая мимо одной из пулемётных позиций, приостановился, заметив возившихся у щитка солдат.
— Спасибо, братки, знатно причесали! — поблагодарил я.
— Обращайся, гренадер, ежели что! — весело подмигнул усатый пулемётчик, — не задели твоих, ефрейтор?
— Не. Ювелиры, мля. Тока штаны чуть не намочил.
— Ха-ха-ха! Ну так, знамо дело, у Максимки не забалуешь!
— И то верно, — помахал я рукой пулемётчику.
— Гавр, собирай своих санитаров. И дуйте на правый фланг. Там уже ваш отряд работает. У наших народу знатно посекло, поможете.
— Есть, господин поручик. А что по обстановке?
— Отбились. Немцы и вправду хотели на наших плечах в Бушковичи ворваться, закрепиться, а там и на Львов. Похоже, наступление чуть не проморгали. Сейчас они вроде отошли под сдвоенным ударом нашего полка и вашего батальона на старые позиции. Придётся занимать оборону. К полудню должны подойти ещё два полка от 69-й и 72-й дивизий. И четыре батареи горных пушек. Артиллерии у кайзеровцев до чёрта, гамон тус Христо су, — выругался по-гречески поручик.
— Тогда мы выдвигаемся. Куда идти примерно, вашбродь?
— Держите на юго-восток версты полторы, не ошибётесь.
Своих санитаров я нашёл тоже не тратящих времени даром: солдаты разожгли костёр (и где только дров раздобыли) и варили кулеш из консервов и крупы.
— Давайте, братцы, побыстрее сворачиваться. Идти надо. Там наших побили, помощь нужна.
Без лишних разговоров штурмовики разобрали карабины, плеснули недоваренного кулеша в котелки, и мы зашагали в сторону стихающей артиллерийской канонады.
Пока шли, выяснилось, что двоих всё же слегка зацепило осколками своих же гранат. Одному из солдат оцарапало бровь, другому распороло шинель на спине и задело кожу в области лопатки. Пришлось остановиться на пять минут и потратить время на обработку и трёхминутное внушение, вылившееся в небольшую лекцию о столбняке и прочих прелестях вплоть до газовой гангрены. Народ впечатлился и всю дорогу до расположения брусиловских стрелков обсуждали опасную, но до жути интересную тему. Мда, гвозди бы делать из этих людей…
Глава 19 (Ч. 1)
Меня могут убить — это дело случая. Но то, что я остаюсь в живых, — это опять-таки дело случая. Я могу погибнуть в надежно укрепленном блиндаже, раздавленный его стенами, и могу остаться невредимым, пролежав десять часов в чистом поле под шквальным огнем.
Э. Ремарк.
Подоспели мы не сказать чтобы вовремя: тяжелораненых, которых ещё можно было спасти, санитары Федько уже определили на телеги и отправили к переправе через Сан. Рядом с местечком Хирекзко их должны были принять в полевой госпиталь второй очереди, а самых тяжёлых отправить во Львов эшелоном.
Пока искали своё начальство, вдосталь насмотрелись на работу похоронных команд. Прусская артиллерия собрала на этот раз богатый урожай. Видать, и вправду немецкая разведка сработала. Простой удачей подобную точность не объяснишь.
Старший унтер-офицер Федько, что-то внушавший подчинённому осипшим голосом, мазнув по мне усталым взглядом, пробормотал:
— Жив, Гаврила? Ну и слава богу. Бери со своим отделением две двуколки у пулемётчиков. С ними обговорено. И слетайте соколами вперёд к балкам, за линию окопов. Там казачки наши и сапёры. Есть ещё много раненых. Погляди, кого можно ещё на переправу отвезти, ежели живы…
— А вы как же?
— А нам тут немного осталось. Справимся. Кого могли, перевязали. Остальным уж и не надо. Вот так-то, брат.
* * *
На пулемётных двуколках мы домчались до нужного места за четверть часа. Равнина здесь плавно понижалась, образуя две сходящиеся между собой ложбины, поросшие частым колючим терновником. Влажная с ночи земля на всём свободном пространстве была истоптана вдоль и поперёк. Вездесущий туман, клоками просачивающийся между ещё голых веток кустарника, придавал пейзажу довольно зловещий вид.
Казачья полусотня, которой командовал смуглый подъесаул, встретивший моё отделение и указавший на место, куда солдаты определили тяжелораненых, едва мы приступили к работе, немедленно сорвалась с места и унеслась куда-то в направлении близлежащих холмов.
Отъезжая вслед за своими, подъесаул, напутствовал:
— Ты поглядывай в оба, ефрейтор. Тут в холмах много рассеянных немецких команд. Пошаливають прусачки. Шибче поворачивайтесь, не то нагрянут скопом. Чай не куренной двор, ничейная полоса никак.
— Спасибо, господин подъесаул. Вы сейчас куда?
— По окрестностям пошукаем, ещё может где подраненные есть.
— Удачи!
Тяжёлых случилось всего семь человек. Четверых солдат мы, к сожалению, застали уже агонирующими. Двое рядовых с ранениями головы, один с простреленной грудью, да ещё подпрапорщик с оторванной ступнёй. Видимо, умер от шока. Быстро проверив и поправив повязки, ослабил и поменял у двоих солдат кровоостанавливающие жгуты. Мои санитары уже было начали таскать оставшихся в живых тяжёлых к двуколкам, когда я остановил их. Хотя почти все раненые были без сознания или в полубреде, хотелось бы довезти их живыми. А до переправы добрых четыре версты. И это если напрямик. Не растрясти бы.
Плюнув на все условности, достал заначенный перед сегодняшним ночным выступлением пузырёк морфия, что развёл после целого вороха пререканий с Федько, мотивируя это непреложной необходимостью. А что это теперь, как не крайний случай? Ввёл по кубику всем тяжёлым, стерилизуя иглу простым промыванием в спирте. Не до жиру. Сам видел, как подобное не раз здесь проделывали. И плевать на СанПиНы, до них ещё сотня лет.
Легкораненые и занимавшиеся первой помощью стрелки начали построение по команде перед отправкой на позиции. Унтер, командовавший солдатами, подошёл ко мне, пока я упаковывал шприц в свою личную аптечку, приспособленную в один из кожаных патронных подсумков на поясном ремне. Умеют же делать вещи: пусть и упакованный в прокипячённую тряпицу и мягкий войлок, шприц не претерпел ни единого повреждения, несмотря
