Я плакала одна в темноте.
Сказка Белой Грифоницы (продолжение)
Глаза Джиоты были сухими и тусклыми.
– Когда я достигла алмазных башен Шадукиама, голоса сестёр уже звучали во мне; я слышала, как Звёзды поют свои хоралы, и видела, как тропа разворачивается передо мною, словно золотая лента. Я перестала быть Панджиотой, стала просто Джиотой, которая являлась всеми нами и ни одной из нас. В этом трудно разобраться – иной раз я говорю с ними, иной раз – с собой, а то и с безжизненной пустотой. Я выполнила свой долг перед чудовищем, грифоницей, и теперь я должна выполнить долг перед сёстрами. Я должна стать Сореллой Шадукиама, анахореткой, оракулом.
Я потрясённо глядела на неё, пытаясь осознать то, о чём даже не догадывалась.
– Но зачем тебе приковывать себя к стене? Ты можешь быть оракулом где угодно – их здесь целые башни! Ты можешь остаться в моём гнезде, а люди из города станут приходить к тебе.
Джиота уставилась на меня безумными глазами, хрупкая как ягнёнок перед волчьей пастью. Хотя я знала, что её рот на животе и его ничто не прикрывает, гладкая кожа там, где он должен был бы располагаться, вдруг показалась мне подобием жуткого кляпа, который не давал ей сказать ни слова.
– Я так боюсь, Квири. Если я не сделаю этого сейчас, то не останусь. Отправлюсь с тобой и брошу сестёр. Всю свою жизнь я молилась об их силе, а теперь она меня пугает. Не держи на меня зла: такова моя суть. Как ты однажды начнёшь заботиться о своём золоте и яйцах, так я должна заботиться о них. – Она подняла руку, чтобы погладить моё лицо – такую маленькую руку! – а потом опустила, чтобы снять своё платье. – Помоги мне, дочь моя. Помоги снова заплести мои волосы.
Я опустила голову к длинным жестким прядям, чей знакомый запах кружил мне голову, и начала поднимать один локон за другим своим клювом – медленно, неуклюже; мы сплели её платье до лодыжек. Мои слёзы капали на странную ткань и оставляли на косах золотые пятна.
– Мама… – это слово будто разрушило плотину в моей душе, – неужели у меня и впрямь будет своё золото и яйца, чтобы о них заботиться? Я в это не верю, не верю, что раса Грифонов будет жить. Если ты теперь оракул, анахоретка, скажи мне правду и не утешай ложью.
– Квири, твой брат жив, и, пока он жив, у вас есть долг, который вы, как и я, должны исполнить. Он даст жизнь твоим яйцам, и у тебя появятся три детёныша, которых ты будешь греть своими задними лапами. Иди снова к Красной горе и найди его там!
Джиота защёлкнула кандалы на запястьях и заняла место у стены. Я оставила её, хотя скорбели даже мои кости, и вернулась на равнины Нуру, чтобы найти там синий хохолок брата и выполнить наказ матери, как поступают хорошие дети.
В Саду
Было ещё темно. Небо тяжело нависало, будто шатёр кочевника, освещённый звёздами и обдуваемый тихими ветрами. Голова мальчика лежала на коленях у девочки – поначалу он решил, что проявил храбрость, когда прилёг так, но она не стала возражать и робко взъерошила его волосы.
– Этой ночью я буду умнее, – прошептал он, – и меня не поймают.
Девочка рассмеялась – и словно дождь зашелестел в листве пальм.
– Я не шучу! Я не позволю тебе удерживать меня до той поры, когда свет разобьет небо, точно кувшин! Уйду сейчас, когда звёзды горят ярко, и вернусь к кузнецу. Динарзад ничего не узнает, и завтра я смогу прийти раньше.
Счастливый мальчик побежал мимо величественных рядов кипарисов – обратно к минаретам дворца, что тянулись к тёмному небу, как вторая древесная роща.
Но на следующий вечер мальчик не бродил свободно в Саду, а свернулся в углу стойла, очень расстроенный. Он хмурился, подтянув колени к подбородку. Долго так лежал, а потом увидел, что кто-то пробирается через тайную дверь и тянется к нему. Это была девочка – соломинки украсили её чёрные волосы, будто золотая корона. Он вздрогнул от радости и нетерпеливо помог ей выбраться из тайного хода в стойло.
– Не такой я умный, как мне казалось, – признался он. – Динарзад ничего не обнаружила, но толстая повариха заметила, как я возвращаюсь, и поклялась, что всё расскажет, если хоть раз застигнет меня снаружи. Я не мог решиться – идти или нет… Я пытался думать, пытался быть храбрым, как Сигрида на пиратском корабле, отправиться к Грифону во что бы то ни стало. Но я не смог.
Мальчик покраснел, хотя ненавидел краснеть.
– Неважно. Тебя легко разыскать, – прошептала девочка, улыбаясь краешками рта. Двое устроились в углу стойла, где гнедой фыркал и переступал с ноги на ногу, обнюхивая лизунец.
– Итак, белая Грифоница долго была в унынии после того, как Джиота избрала стену, – начала она. Её голос звучал ритмично, как череда порывов ветра во время летнего шторма. – Она не могла утешиться и летала кругами вокруг Базилики, скорбно крича, словно альбатрос. Эти звуки, хоть и не такие пронзительные, как крики его матери когда-то, лёгким ветром доносило до красных пиков Нуру, где Джин Синий Грифон слышал год за годом эхо тоски своей сестры. Поэтому, когда одноног забрался на его спину, чтобы отправиться назад, в Шадукиам, Джин был рад, потому что под Куполом роз его ждали два существа, которых он любил больше всех на свете.
Сказка Белой Грифоницы (продолжение)
Я не знала, что вскоре увижу брата, но что-то в моём львином сердце проснулось и заметалось на мягких лапах. Что-то в моём орлином сердце встрепенулось и попыталось взлететь. За много дней до того, как его бирюзовые крылья возникли смазанным пятном в небе, я ждала, хотя и сама не понимала чего.
И вот он пришел, неся на спине уродливое создание. Мы стояли вместе перед Базиликой, перед изогнутыми корнями дверной арки, возвышавшейся над прихожанами, которые были так хорошо воспитаны, что, входя и выходя из святого места, притворялись, будто не замечают двух монстров. Монстры были частью другого Шадукиама, города теней, чьё святилище находилось за церковью, в теле странного создания, лишенного рта. Благочестивые шадукиамцы отлично умели игнорировать другой город.
Существо, которое я разглядела, выбралось из перьев моего брата и оказалось одноногом с невпечатляющей ступней; он робко стоял поодаль, пока Джин прижимал свою голову к моей, и мы в тишине обнюхивали друг друга, гладили шеи клювами и закрывали глаза, ощущая знакомый запах. Непрошеные, низкие и неразборчивые крики вырвались из наших глоток, что так долго были в разлуке. Уродливый одноног демонстративно кашлянул. Не глядя на него, Джин рявкнул:
– Иди, одноног. Приведи женщину И ко мне в полночь, и я всё сделаю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
